Ни одно современное государство не сдавалось террористам. Если им что-то удавалось стратегически, это лишь временно и лишь в отношении недостаточно современных государств. Зная прошлое, мы знаем и будущее. Политика России станет не менее, а более воинственной. Так было, так будет. Гражданская солидарность не уменьшится, а увеличится. Так было, так будет. Нервозность возрастет, паники не случится. Исполнителей найдут. Кого-то прикончат при задержании, кого-то мб удастся судить, дело времени. О первоистоке скажут. Но все ли в порядке? Нет, не все. То есть вообще говорить о порядке, когда известное число только убитых сравнительно с первыми сообщениями выросло в два раза, совершенно невозможно. Это глубокий непорядок, и все, тут больше не о чем говорить. Но остался вопрос о смысле этих смертей. На этот вопрос могла бы ответить религия и церковь в современном мире. Но ничего кроме общегуманитарных слов оттуда не выйдет. Вот пошли люди в первую неделю Великого Поста на зрелища. Это, скорее всего, не похвально. А тут еще погибли насильственной смертью от рук тех, кто не объявил своей цели. То есть непонятно, ради чего, да хотя бы даже — как нам тут подбрасывают — для создания медийной картинки абсолютного зла и безжалостного уничтожения. ОК, то есть не ОК, а какова позиция церкви не вообще, а вот именно для понимания природы такого зла в мире? Есть болезни, есть мор и глад, и есть шансы быть христианским воином, а есть бессмысленные смерти не верящих и потому... на этом мысль не останавливается, останавливается язык, но мы знаем, что он при случае может сболтнуть, мы уже слышали. Тогда мб вопросами смысла займется философия? Здесь можно смеяться, просто нельзя. Ничего более жалкого перед лицом этого ужаса, чем философия, какой мы ее знаем на сегодня, и представить себе нельзя. Но зачем нападать на беззащитных, религию и философию? На самом деле, конечно, это вопрос к государству, которое не то что охотно, а прямо-таки настырно берет на себя роль производителя и распорядителя смыслов. Ну, вот вам кейс. Здесь от лица государства его гражданская, она же политическая, религия должна ответить на вопрос о смысле жизни и смысле смерти, не смерти в бою, не смерти от естественных, хотя и ужасных причин, вроде стихийных бедствий и эпидемий, но смерти случайной, пассивной, не заслуженной персональными действиями, но все равно именно что политической, включенной в неизвестные нам игры государственного разума с геополитикой и стратегией. Но если вы отделили внутреннее от внешнего, оставив политику вовне, то вам трудновато быть распорядителями основных смыслов внутри. Трудно, но придется. В гражданской религии не должно быть прорех. Если террористы могут прорваться в столицу, в сердце родины, то ответом должны быть не только меры безопасности, но и слова о смысле свершившегося. О том, почему, идя на концерт или спускаясь в метро, ты делаешь это, как в последний раз. Во-первых, потому, что он и вправду может быть последним. А во-вторых достаточно во-первых? Нет. Недостаточно и будет не хватать все больше.
Ни одно современное государство не сдавалось террористам. Если им что-то удавалось стратегически, это лишь временно и лишь в отношении недостаточно современных государств. Зная прошлое, мы знаем и будущее. Политика России станет не менее, а более воинственной. Так было, так будет. Гражданская солидарность не уменьшится, а увеличится. Так было, так будет. Нервозность возрастет, паники не случится. Исполнителей найдут. Кого-то прикончат при задержании, кого-то мб удастся судить, дело времени. О первоистоке скажут. Но все ли в порядке? Нет, не все. То есть вообще говорить о порядке, когда известное число только убитых сравнительно с первыми сообщениями выросло в два раза, совершенно невозможно. Это глубокий непорядок, и все, тут больше не о чем говорить. Но остался вопрос о смысле этих смертей. На этот вопрос могла бы ответить религия и церковь в современном мире. Но ничего кроме общегуманитарных слов оттуда не выйдет. Вот пошли люди в первую неделю Великого Поста на зрелища. Это, скорее всего, не похвально. А тут еще погибли насильственной смертью от рук тех, кто не объявил своей цели. То есть непонятно, ради чего, да хотя бы даже — как нам тут подбрасывают — для создания медийной картинки абсолютного зла и безжалостного уничтожения. ОК, то есть не ОК, а какова позиция церкви не вообще, а вот именно для понимания природы такого зла в мире? Есть болезни, есть мор и глад, и есть шансы быть христианским воином, а есть бессмысленные смерти не верящих и потому... на этом мысль не останавливается, останавливается язык, но мы знаем, что он при случае может сболтнуть, мы уже слышали. Тогда мб вопросами смысла займется философия? Здесь можно смеяться, просто нельзя. Ничего более жалкого перед лицом этого ужаса, чем философия, какой мы ее знаем на сегодня, и представить себе нельзя. Но зачем нападать на беззащитных, религию и философию? На самом деле, конечно, это вопрос к государству, которое не то что охотно, а прямо-таки настырно берет на себя роль производителя и распорядителя смыслов. Ну, вот вам кейс. Здесь от лица государства его гражданская, она же политическая, религия должна ответить на вопрос о смысле жизни и смысле смерти, не смерти в бою, не смерти от естественных, хотя и ужасных причин, вроде стихийных бедствий и эпидемий, но смерти случайной, пассивной, не заслуженной персональными действиями, но все равно именно что политической, включенной в неизвестные нам игры государственного разума с геополитикой и стратегией. Но если вы отделили внутреннее от внешнего, оставив политику вовне, то вам трудновато быть распорядителями основных смыслов внутри. Трудно, но придется. В гражданской религии не должно быть прорех. Если террористы могут прорваться в столицу, в сердце родины, то ответом должны быть не только меры безопасности, но и слова о смысле свершившегося. О том, почему, идя на концерт или спускаясь в метро, ты делаешь это, как в последний раз. Во-первых, потому, что он и вправду может быть последним. А во-вторых достаточно во-первых? Нет. Недостаточно и будет не хватать все больше.
