Я люблю Григория Горина. Как можно его слог не любить?.. Ну почитайте же!
«Случай на фабрике № 6», 1974
Работал Ларичев на обувной фабрике № 6, на которой, в силу вековых традиций (всё-таки обувщики — потомки языкастых сапожников), ругаться умели все: от директора до вахтёра. Ругались не зло, но как-то смачно и вовремя, отчего наступало всеобщее взаимопонимание, недоступное лишь младшему технологу Ларичеву. <…> Ларичев знал, что за глаза его все прозвали «диетическим мужиком», что над ним посмеиваются, что его авторитет равен нулю, но не мог придумать, как это все изменить. И каждый раз, когда в конце месяца на фабрике наступал аврал и надо было ускорить темп работы, директор начинал кричать на своих заместителей, те — на старшего технолога, старший — на младшего, а тот, в свою очередь, должен был орать на мастеров, но не мог. И поскольку эта налаженная цепочка разрывалась именно на нём, то получалось, что в срыве плана виноват именно он, Ларичев, и тогда на него орали все. От этого у Ларичева начинало болеть сердце, он приходил домой бледный, сосал валидол и жаловался жене. — Женечка, — ласково говорила ему жена, — так нельзя, милый… Ты тоже спуску не давай. Ты ругайся! — Я не умею, — вздыхал Ларичев. — Научись! — Не получается. — Не может быть, — говорила жена, — ты способный! Ты интеллигентный человек, с высшим образованием… Ты обязан это освоить! Занимайся вечерами. — Пробовал, — грустно отвечал Ларичев. Он действительно несколько раз пробовал. Наедине, перед зеркалом. Подбегал к зеркалу с решительным намерением выпалить все, что о себе думает, но каждый раз, видя своё хилое отражение, ему хотелось плакать, а не материться. — Но это всё вредно для здоровья, — говорила жена. — Мне один доктор объяснял, что брань — это выплёскивание отрицательных эмоций. Все выплёскивают, а ты не выплёскиваешь! Если не можешь сам этому научиться, возьми репетитора.
Я люблю Григория Горина. Как можно его слог не любить?.. Ну почитайте же!
«Случай на фабрике № 6», 1974
Работал Ларичев на обувной фабрике № 6, на которой, в силу вековых традиций (всё-таки обувщики — потомки языкастых сапожников), ругаться умели все: от директора до вахтёра. Ругались не зло, но как-то смачно и вовремя, отчего наступало всеобщее взаимопонимание, недоступное лишь младшему технологу Ларичеву. <…> Ларичев знал, что за глаза его все прозвали «диетическим мужиком», что над ним посмеиваются, что его авторитет равен нулю, но не мог придумать, как это все изменить. И каждый раз, когда в конце месяца на фабрике наступал аврал и надо было ускорить темп работы, директор начинал кричать на своих заместителей, те — на старшего технолога, старший — на младшего, а тот, в свою очередь, должен был орать на мастеров, но не мог. И поскольку эта налаженная цепочка разрывалась именно на нём, то получалось, что в срыве плана виноват именно он, Ларичев, и тогда на него орали все. От этого у Ларичева начинало болеть сердце, он приходил домой бледный, сосал валидол и жаловался жене. — Женечка, — ласково говорила ему жена, — так нельзя, милый… Ты тоже спуску не давай. Ты ругайся! — Я не умею, — вздыхал Ларичев. — Научись! — Не получается. — Не может быть, — говорила жена, — ты способный! Ты интеллигентный человек, с высшим образованием… Ты обязан это освоить! Занимайся вечерами. — Пробовал, — грустно отвечал Ларичев. Он действительно несколько раз пробовал. Наедине, перед зеркалом. Подбегал к зеркалу с решительным намерением выпалить все, что о себе думает, но каждый раз, видя своё хилое отражение, ему хотелось плакать, а не материться. — Но это всё вредно для здоровья, — говорила жена. — Мне один доктор объяснял, что брань — это выплёскивание отрицательных эмоций. Все выплёскивают, а ты не выплёскиваешь! Если не можешь сам этому научиться, возьми репетитора.
