Когда люди впервые меня видят, им кажется, что я отстранённая. Холодная. Высокомерная. В школе на тусовках мне часто говорили: «Я думала, ты сука, а ты классная девчонка!» Бывшие тоже говорили, что сначала вообще не понимали, что я к ним чувствую — настолько у меня было «непробиваемое» лицо.
У меня действительно такое лицо. Есть даже выражение — resting bitch face — это про меня. Я и правда не иду первой на контакт. В метро никогда не улыбнусь парню, который мне кажется симпатичным. Просто сижу с каменным лицом и жду, что он улыбнётся первым. В баре — тоже не подойду. Для меня это слишком уязвимо.
На прошлой неделе мы с психологом обсуждали моё одиночество и изоляцию. И меня накрыл такой инсайт, что я обревелась на сессии.
В прошлом году я вылезла из своей раковины и поехала на два профессиональных мероприятия: конференцию и летнюю школу. Я уехала безумно довольная. Но блин, как же было тяжело.
Я была не одна — рядом были знакомые. Но почти всё время я чувствовала себя лишней. Я не могла проявляться в компаниях. Постоянно ощущала себя не такой, как другие психологи. Когда меня не звали куда-то или не проявляли интерес — я проваливалась в острое одиночество и чувство ненужности. В обеих поездках у меня случились истерики. Было тяжело справляться с теми чувствами, что триггерились внутри.
На сессии мы зацепились за это чувство ненужности. Психолог предложила вспомнить, когда я уже ощущала себя так в детстве.
И мне было сложно вспомнить конкретные ситуации. Потому что я чувствовала себя так всё детство.
Мои родители развелись, когда мне было 7. Я жила “на две семьи”: сначала с мамой, потом — с папой, его новой женой и их детьми. Но и там, и там я чувствовала себя чужой. Как будто в этих семьях не было места для меня.
После развода мама осталась со мной и маленьким братом на руках, и я практически не видела её из-за того, что она все время работала. А когда видела — мама была злая и уставшая.
В 7 лет я уже водила младшего брата в садик, сама шла в школу, после — забирала его, варила пельмени, делала уроки. Мама хвасталась родственникам, какая я самостоятельная. А на самом деле я была безумно одинока и слишком рано стала взрослой и независимой.
Я почти не помню моментов, когда мы с мамой делали что-то вместе. Когда она проявляла интерес ко мне. Зато хорошо помню обратное: её постоянную критику, строгость, авторитарность. Я боялась её. Моментами даже ненавидела.
Когда я переезжала к папе, у меня была надежда: вот сейчас у меня наконец будет семья. Ведь в те редкие выходные, когда мама отпускала к нему, он водил нас в кино, заказывал пиццу, играл с нами в лото. С ним было весело, он был не такой “злой”, как мама.
Но это была иллюзия. В повседневной жизни он не проявлял ко мне интерес. Мы общались, только когда он спрашивал, сколько мне дать денег. Или когда я делала что-то “не так”. Папа был очень отстраненным и закрытым, а веселым был только тогда, когда выпивал.
Я чётко помню: в обеих семьях моя комната была единственным безопасным местом. На кухне всегда родители, которые могут до чего-то докопаться. А в комнате я могла быть собой. Не слышать критику. Не ощущать себя лишней.
И меня вдруг осенило: я снова прячусь в своей комнате.
Просто теперь это не стены, а мой образ жизни. Я работаю из дома. Раз в неделю-две вижусь с близкими друзьями — и всё. Я снова прячусь. Изоляция стала моей комфортной нормой.
Как в детстве, мне страшно выходить к людям. Делать первый шаг, показывать свою заинтересованность. Я боюсь, что могу не понравиться, что опять столкнусь с неважностью или критикой.
Чтобы не чувствовать боль отвержения, я закрываюсь. Делаю вид, что мне всё равно. Сижу в стороне. Молчу. Смотрю на лёгких, общительных людей — и завидую.
Иронично, что в первом классе я играла Снежную королеву в детском спектакле. Не знаю, кто выбрал для меня эту роль. Но кажется, она до сих пор со мной.
Когда люди впервые меня видят, им кажется, что я отстранённая. Холодная. Высокомерная. В школе на тусовках мне часто говорили: «Я думала, ты сука, а ты классная девчонка!» Бывшие тоже говорили, что сначала вообще не понимали, что я к ним чувствую — настолько у меня было «непробиваемое» лицо.
У меня действительно такое лицо. Есть даже выражение — resting bitch face — это про меня. Я и правда не иду первой на контакт. В метро никогда не улыбнусь парню, который мне кажется симпатичным. Просто сижу с каменным лицом и жду, что он улыбнётся первым. В баре — тоже не подойду. Для меня это слишком уязвимо.
На прошлой неделе мы с психологом обсуждали моё одиночество и изоляцию. И меня накрыл такой инсайт, что я обревелась на сессии.
В прошлом году я вылезла из своей раковины и поехала на два профессиональных мероприятия: конференцию и летнюю школу. Я уехала безумно довольная. Но блин, как же было тяжело.
Я была не одна — рядом были знакомые. Но почти всё время я чувствовала себя лишней. Я не могла проявляться в компаниях. Постоянно ощущала себя не такой, как другие психологи. Когда меня не звали куда-то или не проявляли интерес — я проваливалась в острое одиночество и чувство ненужности. В обеих поездках у меня случились истерики. Было тяжело справляться с теми чувствами, что триггерились внутри.
На сессии мы зацепились за это чувство ненужности. Психолог предложила вспомнить, когда я уже ощущала себя так в детстве.
И мне было сложно вспомнить конкретные ситуации. Потому что я чувствовала себя так всё детство.
Мои родители развелись, когда мне было 7. Я жила “на две семьи”: сначала с мамой, потом — с папой, его новой женой и их детьми. Но и там, и там я чувствовала себя чужой. Как будто в этих семьях не было места для меня.
После развода мама осталась со мной и маленьким братом на руках, и я практически не видела её из-за того, что она все время работала. А когда видела — мама была злая и уставшая.
В 7 лет я уже водила младшего брата в садик, сама шла в школу, после — забирала его, варила пельмени, делала уроки. Мама хвасталась родственникам, какая я самостоятельная. А на самом деле я была безумно одинока и слишком рано стала взрослой и независимой.
Я почти не помню моментов, когда мы с мамой делали что-то вместе. Когда она проявляла интерес ко мне. Зато хорошо помню обратное: её постоянную критику, строгость, авторитарность. Я боялась её. Моментами даже ненавидела.
Когда я переезжала к папе, у меня была надежда: вот сейчас у меня наконец будет семья. Ведь в те редкие выходные, когда мама отпускала к нему, он водил нас в кино, заказывал пиццу, играл с нами в лото. С ним было весело, он был не такой “злой”, как мама.
Но это была иллюзия. В повседневной жизни он не проявлял ко мне интерес. Мы общались, только когда он спрашивал, сколько мне дать денег. Или когда я делала что-то “не так”. Папа был очень отстраненным и закрытым, а веселым был только тогда, когда выпивал.
Я чётко помню: в обеих семьях моя комната была единственным безопасным местом. На кухне всегда родители, которые могут до чего-то докопаться. А в комнате я могла быть собой. Не слышать критику. Не ощущать себя лишней.
И меня вдруг осенило: я снова прячусь в своей комнате.
Просто теперь это не стены, а мой образ жизни. Я работаю из дома. Раз в неделю-две вижусь с близкими друзьями — и всё. Я снова прячусь. Изоляция стала моей комфортной нормой.
Как в детстве, мне страшно выходить к людям. Делать первый шаг, показывать свою заинтересованность. Я боюсь, что могу не понравиться, что опять столкнусь с неважностью или критикой.
Чтобы не чувствовать боль отвержения, я закрываюсь. Делаю вид, что мне всё равно. Сижу в стороне. Молчу. Смотрю на лёгких, общительных людей — и завидую.
Иронично, что в первом классе я играла Снежную королеву в детском спектакле. Не знаю, кто выбрал для меня эту роль. Но кажется, она до сих пор со мной.
