Обновляем «Мастерскую» и читаем текст «Мидзуко» Марии Шушпановой с комментарием Лизы Хереш, анализирующей скорбную интонацию такого письма :
«Эта скорбь извилиста, как и всякая травма, она переживается нелинейно, и она вторит образной и сюжетной непредсказуемости рассказа. Десятилетиями, детабуируя тему потери ребёнка, писательницы и поэтессы писали физиологично и прямо. Так они "открывали" скорбящее тело, картографируя его. Шушпанова не выводит из своего письма телесность, кожу, сгустки крови "размером с ягоду из черничного варенья"; но её образный метод сюрреалистичен. Он ассоциативен и свободен в развитии побочных воображений-сюжетов. Его внутренняя логика сновидческая и антидиегетическая. Скорбь не удовлетворительна и не поучительна: она растёт в человеке (и человек растёт тоже — вокруг неё), окружает его. То же циклическое движение, как мне кажется, должно повторять читательское восприятие».
.
<...>
Мидзуко, ты могла стать кем угодно. Парчовым карпом. Воюющей саламандрой. Зимней черепахой. Крысой с рубиновым хвостом. Ты решила, что будешь богом удачи, но облажалась. Даже Эбису, талидомидовое дитя, смог за три года отрастить себе руки и ноги; ты — нет. Ты стала заветренным бутербродом, закуской к шампанскому. Английским завтраком.
…восемьсот граммов фосфора, двести пятьдесят граммов соли, сто
граммов селитры, восемьдесят граммов серы…
Благодаря тебе, Мидзуко, я снова научилась плакать: лежа, отвернувшись к стене, или сидя на унитазе, или с ложкой яблочного пюре в зубах. Теперь я знаю, каково это — задыхаться под одеялом, пока другие танцуют на поганых болотах и
пьют вино. Теперь, когда я на прогулке встречаюсь взглядом с карликами или ангелами, у меня лезут наружу ребра.
<...>
>>Click here to continue<<
