Мне 5.
Бабушка забирает меня из сада: ведёт домой, конечно, через магазин. Всегда покупает мне Альпен Гольд с изюмом и орехами в фиолетовой упаковке — и мы быстренько бежим домой: скоро начнётся бабин бразильский сериал, опаздывать нельзя.
А как закончится серия, я ей: «Ба, расскажи как я была маленькой». Бабушка станет рассказывать, как в детстве я оторвала все крутилки от газовой плиты и спрятала, а я стану хохотать: мол, надо же, до чего дурная была. Сейчас-то умная. Деда Коля дверь тихонько приоткроет: глянуть нас. А мы с бабой хором: «Деда, у нас тут женские разговорчики».
Бабушка расскажет мне, как дед в детстве её дразнил писклёй, а потом вернулся из армии — и женился, потому что баба стала уже совсем не пискля, а красавица.
А деда в это время достанет японский магнитофон с полки, сядет на кухне да включит Высоцкого. Голову на руки положит и слушает: песню за песней. Пока мы с бабой на кухню не вернёмся и не попросим его Кадышеву поставить: вместе танцевать будем.
Мне 10.
Я иду из школы на остановку у старого маслозавода, неразлучная с пачкой клинских сухариков с дымком. Сегодня четверг: по четвергам я часто встречаю бабу с дедой на остановке. Четверг у них — рыночный день.
Дед позади бабули тащит две тряпичные сумки с бабушкиными любимыми конфетами, чайными батонами да мясом. Встретимся на остановке, деда сумки поставит: «Лер, ты погляди, какую мы бабушке шляпу купили». А я киваю, мол, да, шляпа красивая, а сама не понимаю, зачем вообще эти шляпы. Странные они, эти шляпы. Дед бабушку под локоть аккуратненько возьмёт да скажет на ухо еле слышно: «Ну-ка выдели ребёнку». Бабушка без разговоров залезает в кошелёк и вытаскивает заветную бумажную десятку: на мороженое.
Мне 14.
Случилось страшное: 1 апреля меня бросил первый парень, а я всё надеюсь, что пошутил. Хороший был: целовались даже. Деда Коля гладит по голове, пока я лежу щекой в кухонный стол. Дед говорит: «Настоящая любовь другая, настоящая любовь не приносит боли». Я ему не верю, конечно, потому что а что это, если не настоящая любовь, когда я этому Сашке купила уже на день рождения две серёжки разных на рынке — и в коробочку в форме сердца упаковала.
Мне 17.
Я готовлюсь к поступлению на журфак: то и дело бегаю к деду за книгами и уже шучу, что мне там пора заводить карточку и формуляр. А дед говорит: «Это всё твоё. Каждая книга. Это тебе всё, дочь. Вот помру — ты забери». Говорит плохо после двух инсультов, но я всё понимаю. Хохочу: «Дед, ты никогда не помрёшь, потому что мне столько книг ставить некуда, ты уж поживи».
Мне 25.
Я еду домой из Москвы. Часто стараюсь привезти деду какую-то книжку в подарок. В этот раз везу свою. В чёрной твёрдой обложке, вышедшую, благодаря сервису самиздата. С кучей опечаток. С иллюстрацией из фотобанка на обложке. Дед берёт, смотрит, улыбается: увидел, что на обложке маркировка про мат. «Хулиганка ты». Книгу он прочтёт: и потом поставит на полку: не боком, лицом. Рядом с фотографиями внуков и правнуков. Как будто это ещё одна фотография. Я это дело потом запримечу, порадуюсь. На книги засмотрюсь, а дед снова: «Это тебе всё, дочь. Вот помру — ты забери». А уходить стану, принесёт куртку, подержит, чтобы руки в рукава удобнее было. На прощание погладит по голове и похлопает по спине: мол, ты, дочь, всё правильно делаешь, я с тобой.
Мне 28.
Я прошу бабушку поехать жить к родителям. «Лера, никуда я не поеду. Врачи говорят, тяжёлый, но стабильный. Я его из больницы буду дома ждать. Он из дома уехал и домой приедет. А знаешь ещё: соседка заходила. Говорила, а что это, мол, с твоим мужиком, чего его на скорой увезли. Я, Лерочка, сказала ей: у меня не мужик, у меня муж. 53 года он меня от всего защищает».
Мне 28, и я обещаю тебе любить, как ты: без остатка отдавая всё, что есть.
Мне 28, и я обещаю тебе прожить свою жизнь так же честно и с достоинством, как ты прожил свою.
Мне 28, и у меня всё ещё нет такой большой полки для твоих книг, дед. Но я обязательно заберу, как обещала.
Это же всё мне.
>>Click here to continue<<
