Пару месяцев назад у меня был спор с коллегой, предмет которого частично затрагивает проблему, обозначенную в предыдущей заметке. Его позиция заключалась в том, что после падения режима исполнители не должны нести ответственность за свои поступки. Я не соглашался, и мои аргументы основывались в том числе и на упомянутой выше концепции. Однако апелляция к работам Арендт или Ролза не встретила понимания, в том числе потому, что мой коллега с ними не знаком. Его основной аргумент был в том, что у исполнителей нет выбора, и им тоже нужно кормить семьи.
Меня как ученого не очень интересует проблема вины и ответственности. В большей степени меня заботят институциональные аспекты. И на мой взгляд, это очень интересная проблематика для политической науки. Если обратиться к социальным практикам, то в современной России в этом контексте я наблюдаю, как минимум два вектора, которые действительно стоит изучать.
Во-первых, это гражданское неповиновение, которое выражается в формуле "по возможности не повиноваться нормам, которые по мнению индивида, нелегетимны и несправедливы". Да, потенциал реализации такой стратегии ограничен возможностями репрессивной машины. Например, кто-то может игнорировать требования Роскомнадзора, а кому-то постоянно приходится указывать свое "иноагентство". Но при этом у такого подхода есть и ещё одно серьезное ограничение — отсутствие консенсуса по всей совокупности таких норм. Обусловлено это персональными оценками того, что легитимно и справедливо, а что нет. И очень часто эти позиции зависят от индивидуальных политических установок.
Во-вторых, даже в лояльной режиму аудитории есть пока внутренний протест относительно того, что нормы применяются избирательно. Устоявшаяся для российского политического режима практика управления посредством права (вместо верховенства права) разрушает легитимность изнутри. Триггером здесь становятся случаи, когда эти нормы применяются избирательно в отношении лояльных граждан. А такая диффузия нелегитимного права должна была рано или поздно произойти, и нет сомнений, что её масштаб будет только расти.
Всё это снова упирается в проблему соотношения легальности, легитимности и справедливости норм. Но представим, что в случае трансформации политического режима встанет вопрос об отмене этих норм. Какими принципами руководствоваться, если нет консенсуса в отношении ни справедливости, ни легитимности? Именно здесь, как мне кажется, и кроется задача политической науки. К примеру, можно научно обосновать временные границы легальности, которые, вероятно, находятся в районе электорального цикла 2011-12 годов. Нелегальность и нелегитимность тех думских и президентских выборов доказывается методами политической науки. Но допускаю, что в результате научной дискуссии эта граница может быть сдвинута в одну из сторон.
Для выявления консенсуса по вопросам легитимности и справедливости социальные науки тоже обладают соответствующим методическим аппаратом. Да, пока эти вопросы не так актуальны в связи с тем, что трансформация режима пока не предвидится. Но мне представляется, что доказательный подход здесь необходим, чтобы не повторять ошибок предыдущего опыта демократизации в России.
Пару месяцев назад у меня был спор с коллегой, предмет которого частично затрагивает проблему, обозначенную в предыдущей заметке. Его позиция заключалась в том, что после падения режима исполнители не должны нести ответственность за свои поступки. Я не соглашался, и мои аргументы основывались в том числе и на упомянутой выше концепции. Однако апелляция к работам Арендт или Ролза не встретила понимания, в том числе потому, что мой коллега с ними не знаком. Его основной аргумент был в том, что у исполнителей нет выбора, и им тоже нужно кормить семьи.
Меня как ученого не очень интересует проблема вины и ответственности. В большей степени меня заботят институциональные аспекты. И на мой взгляд, это очень интересная проблематика для политической науки. Если обратиться к социальным практикам, то в современной России в этом контексте я наблюдаю, как минимум два вектора, которые действительно стоит изучать.
Во-первых, это гражданское неповиновение, которое выражается в формуле "по возможности не повиноваться нормам, которые по мнению индивида, нелегетимны и несправедливы". Да, потенциал реализации такой стратегии ограничен возможностями репрессивной машины. Например, кто-то может игнорировать требования Роскомнадзора, а кому-то постоянно приходится указывать свое "иноагентство". Но при этом у такого подхода есть и ещё одно серьезное ограничение — отсутствие консенсуса по всей совокупности таких норм. Обусловлено это персональными оценками того, что легитимно и справедливо, а что нет. И очень часто эти позиции зависят от индивидуальных политических установок.
Во-вторых, даже в лояльной режиму аудитории есть пока внутренний протест относительно того, что нормы применяются избирательно. Устоявшаяся для российского политического режима практика управления посредством права (вместо верховенства права) разрушает легитимность изнутри. Триггером здесь становятся случаи, когда эти нормы применяются избирательно в отношении лояльных граждан. А такая диффузия нелегитимного права должна была рано или поздно произойти, и нет сомнений, что её масштаб будет только расти.
Всё это снова упирается в проблему соотношения легальности, легитимности и справедливости норм. Но представим, что в случае трансформации политического режима встанет вопрос об отмене этих норм. Какими принципами руководствоваться, если нет консенсуса в отношении ни справедливости, ни легитимности? Именно здесь, как мне кажется, и кроется задача политической науки. К примеру, можно научно обосновать временные границы легальности, которые, вероятно, находятся в районе электорального цикла 2011-12 годов. Нелегальность и нелегитимность тех думских и президентских выборов доказывается методами политической науки. Но допускаю, что в результате научной дискуссии эта граница может быть сдвинута в одну из сторон.
Для выявления консенсуса по вопросам легитимности и справедливости социальные науки тоже обладают соответствующим методическим аппаратом. Да, пока эти вопросы не так актуальны в связи с тем, что трансформация режима пока не предвидится. Но мне представляется, что доказательный подход здесь необходим, чтобы не повторять ошибок предыдущего опыта демократизации в России.
