​​«Завтрак на траве» — главный арт-скандал

В 1863 году Эдуар Мане представил жюри Парижского салона свою новую работу — «Завтрак на траве». Двумя годами ранее Мане уже покорил Салон своим «Испанским гитаристом» и на этот раз не сомневался в успехе. То, что в экспозицию картину не взяли, его расстроило. Мане не подозревал, что жюри, приложившее все усилия к тому, чтобы «Завтрак на траве» остался незамеченным, совершило акт милосердия — неприятности для него только начинались.

По инициативе Наполеона III была организована альтернативная выставка — небезызвестный «Салон отверженных», где нашлось местечко и злополучному «Завтраку».

Идея оказалась удачной — вскоре Салон отверженных превзошел по популярности основную экспозицию: журналисты шутили, что в следующем году многие художники, наверняка, постараются писать похуже, чтобы не попасть на Парижский салон. Что касается картины Мане, она стала безоговорочным гвоздем программы. Ее предавали анафеме, над ней насмехались. Сотрудникам выставки пришлось удвоить бдительность — дня не проходило, чтобы какой-нибудь поборник морали не попытался пронзить «срамоту» своей карающей тростью. Критики тщетно пытались разгадать смысл «этой непристойной загадки», называли картину «пощечиной хорошему вкусу», сравнивали ее с «выставленной напоказ безобразной болячкой».

Это и в самом деле была очень странная работа. Кричащие размеры, провокационное содержание и вызывающе неумелое исполнение — не заметить ее было попросту невозможно. Эмиль Золя, оказавшийся в числе защитников картины (таких, разумеется, было немного), писал: «Мы видим тут, как это ни прискорбно, самых обыкновенных людей, вина которых состоит в том, что у них, как у каждого человека, есть мускулы и кости. Мне понятны разочарование и веселость, которые охватывают вас при виде этого полотна; художнику, вероятно, следовало усладить ваши взоры картинкой вроде тех, что красуются на бонбоньерках».

Если принять аргументы Золя, останется вопрос, зачем Мане понадобилось цитировать Рафаэля, Джорджоне и Тициана и усаживать «самых обыкновенных людей» в позах пастушков или нимф. И уж совсем никакой «правдой жизни» не объяснить, почему здешняя композиция имеет столь неживой постановочный вид, перспектива безжалостно искажена, а в купающейся барышне на заднем плане никак не меньше пяти метров росту.

Так или иначе «Завтрак на траве» стал синонимом арт-скандала, воплощением эталонной художественной провокации, безусловной вехой. Со временем его историческая ценность полностью заслонила какие-либо другие достоинства (если предположить, что таковые имелись). Пусть Огюсту и Эжени Мане на этот раз пришлось гордиться сыном не столь громогласно, как в 1861-м — по части эпатажа Эдуар вполне преуспел.

История одной картины

​​«Завтрак на траве» — главный арт-скандал

В 1863 году Эдуар Мане представил жюри Парижского салона свою новую работу — «Завтрак на траве». Двумя годами ранее Мане уже покорил Салон своим «Испанским гитаристом» и на этот раз не сомневался в успехе. То, что в экспозицию картину не взяли, его расстроило. Мане не подозревал, что жюри, приложившее все усилия к тому, чтобы «Завтрак на траве» остался незамеченным, совершило акт милосердия — неприятности для него только начинались.

По инициативе Наполеона III была организована альтернативная выставка — небезызвестный «Салон отверженных», где нашлось местечко и злополучному «Завтраку».

Идея оказалась удачной — вскоре Салон отверженных превзошел по популярности основную экспозицию: журналисты шутили, что в следующем году многие художники, наверняка, постараются писать похуже, чтобы не попасть на Парижский салон. Что касается картины Мане, она стала безоговорочным гвоздем программы. Ее предавали анафеме, над ней насмехались. Сотрудникам выставки пришлось удвоить бдительность — дня не проходило, чтобы какой-нибудь поборник морали не попытался пронзить «срамоту» своей карающей тростью. Критики тщетно пытались разгадать смысл «этой непристойной загадки», называли картину «пощечиной хорошему вкусу», сравнивали ее с «выставленной напоказ безобразной болячкой».

Это и в самом деле была очень странная работа. Кричащие размеры, провокационное содержание и вызывающе неумелое исполнение — не заметить ее было попросту невозможно. Эмиль Золя, оказавшийся в числе защитников картины (таких, разумеется, было немного), писал: «Мы видим тут, как это ни прискорбно, самых обыкновенных людей, вина которых состоит в том, что у них, как у каждого человека, есть мускулы и кости. Мне понятны разочарование и веселость, которые охватывают вас при виде этого полотна; художнику, вероятно, следовало усладить ваши взоры картинкой вроде тех, что красуются на бонбоньерках».

Если принять аргументы Золя, останется вопрос, зачем Мане понадобилось цитировать Рафаэля, Джорджоне и Тициана и усаживать «самых обыкновенных людей» в позах пастушков или нимф. И уж совсем никакой «правдой жизни» не объяснить, почему здешняя композиция имеет столь неживой постановочный вид, перспектива безжалостно искажена, а в купающейся барышне на заднем плане никак не меньше пяти метров росту.

Так или иначе «Завтрак на траве» стал синонимом арт-скандала, воплощением эталонной художественной провокации, безусловной вехой. Со временем его историческая ценность полностью заслонила какие-либо другие достоинства (если предположить, что таковые имелись). Пусть Огюсту и Эжени Мане на этот раз пришлось гордиться сыном не столь громогласно, как в 1861-м — по части эпатажа Эдуар вполне преуспел.

hottg.com/pic_history/5217

14.9K viewsDec 19, 2020 at 16:37