Три дня как у книжных кротов праздник: на фестивале документального кино San Franciso DocFest [небесплатно] показывают онлайн документальный фильм "No Bad Takes" (т.е. "Без плохих дублей") о Уильяме Т. Воллманне - мифической и уникальной литературной фигуре, которая, как кажется, вошла в тоннель с одной стороны планеты и вышла с другой, прохавав жизнь с самых низов, как выражалась гр. Многоточие. Фильм я просмотрел в два присеста и для себя решил зафиксировать детали, лучше всего характеризующие Воллманна, но не цельным эссе, а скомпонованными заметками.

Из рассказов о жизни Воллманна можно составлять сборники городских мифов, но видеть как материя мифа просвечивает изнутри как тонированное стекло и в конечном счете становится окном в чужую реальность — что-то экзистенциальное и сюрреалистичное. Жир земли. Бродяги, живущие как суслики в поле, что сразу после рассказа раскуривают трубку с крэком, или пожилой мужчина, живущий на реке как постаревший Саттри, скрывающийся от налоговиков. Бывшие агенты ЦРУ с тиграми, путаны, уличные музыканты, беглецы, обживатели резерваций.

Воллманн пишет и печатает неглядя - в блокнот, в старый макбук; в его фокусе - рыхлые постройки в дельте рек, пустоши межгородских дорог, где никогда наверняка не скажешь - живет ли кто, но это - картина крошащейся Америки, и нынче он - ее единственный летописец, выуживающий истории за потную купюру как безмолвное соглашение.

Неказистый, неловкий как типичный бродяга со склонностью к стимуляторам, поддерживающий разговор как аутист, выучивший нужные связки слов - вот как выглядит обнаженный миф американской литературы: не благородный и подтянутый капитан Блад из детских програм о героях, а мятый разбитый мужчина, чье присутствие в центральных кафе города отразится мыслью быстрее уйти в головах молодых мам и воркующих пар. И этот, раскрывающийся за 85 минут, образ размягчает восхищение пронырливостью писателя, находя свое логичное и естественное место.

- Пока другие дети играли на улице, я сидел дома и читал книги. Мое одиночество становилось хуже, потому что я был практически заперт в книгах. Тогда я понял, что если я не могу выбраться из книг, то попробую пригласить других ко мне.

К концу фильма звучит важная мысль - Воллманн рассказывает о том, как его проблема с глазами тяжело повлияла на его жизнь еще с детства и только литература, безразличная к читателю, дала ему кров. Отсюда можно заключить, что стиль жизни Воллманна продиктован безысходностью, безвариативностью его путей - как с удобным креслом и хорошей работой нельзя дауншифтнуться без причин, перевешивающих все: заботу о родных, желание социального статуса.

Каким должно быть стечение обстоятельств, чтобы стать Воллманном? Ты зашуганный ребенок с косоглазием, в чью болезнь не верят родители, отчего интуитиво ты ощущаешь себя изгоем. Стандартная литература с передних полок не утешает тебя, пока не находятся ее экстремальные проявления - Де Сад, Селин, Шульц, Жене - и следуя за ними, ты выходишь на самую важную развилку - самому стать таким же или зачахнуть среди растущих гор из бумаги. А ведь вместо Селина мог попасться Толкин и Воллманн ходил бы с посохом на сходках коссплееров!

Между делом он рассказывает о своем огромном новом романе "A Table for Fortune" (“Алтарь для Фортуны”) - 3400 страничной книге о поколенческой преемственности на фоне политических игр и конспирации, своеобразном колесе Сансары и его разрыве. Для нее он раскрывает в деталях свой метод: распрашивает продавцов о знакомых, попадает в опасные ситуации с индейцами, быстро сходится с бездомными, но остается глубоко одиноким, понимая, что все хотят раскусить его миф, им интересно всё о нем, но не он сам.

Может, такова и есть жертва для Фортуны за дар бесстрашного писательства, своеобразная показательная проказа, ноша первопроходца, чья львиная доля каталога рискованна для издания до уровня тем, рассуждать вслух о которых не хватит смелости у большинства людей, ответственных за кого-то, кроме себя.