Новость прочёл на занятиях по немецкому. Просто и привычно я поднял телефон со стола, чтобы скоротать очередную долгую болтологию со стороны преподавательницы, пока она что-то по шестнадцатому кругу рассказывала о предстоящем в четверг тесте. Давно внизу живота так не обрывалось.
«ФСИН: Умер Алексей Навальный»
Остаток занятия я самоизолировался за думскроллингом. Не уверен, что меня в этот момент никто не спрашивал по предмету. Но оторваться от новостей я не мог, ждал опровержения. Я был ошеломлён и растерян. Вышел на улицу и понял, что ничего не чувствую. Я просто не понял, как я могу это проживать. Я шёл по солнечному, весеннему в середине февраля Майнцу и пытался хоть как-то прожить это сообщение. Вытащил телефон и наговорил туда девятиминутную голосовуху, в надежде, что во время записи что-то почувствую. Нет, почти холодно, без эмоционально выговорился — стало чуточку полегче.
Почему же так сильно эта новость выбила меня? Я пытался понять это, пока ехал в контейнер на автобусе. Ведь мы не были лично знакомы с Алексеем. Да, я часто встречал его, пока работал фотокором, одно время сочувствовал и поддерживал его, последние несколько лет до его посадки был скорее сочувствующим критиком, но никогда не считал его своим, близким.
В 2012 году, переехав в Москву, мне быстро удалось её изучить. Тогда была протестная пора и митинги, перетекавшие в вечерние посиделки вокруг памятника Абаю Кунанбаеву, научили меня этому городу. Их придумал Алексей.
Рано-рано утром 30 декабря 2014 года я приехал в Замоскворецкий суд снимать процесс по делу «Ив Роше» над Навальным. Я провёл там несколько часов и поехал в Новогиреево забирать Варю из больницы, в реанимации которой она провела первые две недели своей жизни. Были сложные, долгие, преждевременные роды и её забрали, потому что так велел протокол. Наташу выписали из роддома через четыре дня и ещё полторы недели она ездила кормить дочку на противоположный конец Москвы. Первые две недели после родов мы жили без ребёнка. Она одна лежала в пластиковом боксе. Я забрал Варю и Наташу, отвёз их в съёмную однокомнатную на 21-м этаже марьинской новостройки и успел на стихийную акцию возле Госдумы. В тот вечер я успел снять Алексея до того, как его свинтили и сел отправлять фотографии на бордюр прямо напротив магазина «Ив Роше». С дочерью я с смог впервые нормально встретиться после всего этого.
Удивительно, как этот человек прошивал мою жизнь, а я не осозновал этого. Он как будто был постоянным сопровождающим все эти годы. Потом его отравили и я был уверен, что он выкарабкается. Потом его посадили, и я был уверен, что он сломает эту систему. Потом он умер, а я всё никак не мог поверить, что это произошло и продолжал думскроллить и ждать опровержения.
Это первое судьбоносное событие, которое произошло с момента моего отъезда из страны. Ничего подобного не происходило с момента объявления мобилизации. Саша Черных написал в своём тг-канале, что как будто ещё одна война началась. Именно так это переживаю и я, но впервые чувствую одновременно и свою внешнюю инородность, исключённость к этому. Окружающие декорации и заботы о нашем неустроенном быте как будто дают другую длину волны этому переживанию и свидетельству. Не понимаю что это значит пока, нужно осмыслить ещё. Но в пятницу однозначно произошло событие, которое я как русский за рубежом никогда не пойму так, как человек, живший в России в тот день. И эта пропасть между моей Россиюшкой и той Россией, куда я обязательно вернусь, будет только расти.
Новость прочёл на занятиях по немецкому. Просто и привычно я поднял телефон со стола, чтобы скоротать очередную долгую болтологию со стороны преподавательницы, пока она что-то по шестнадцатому кругу рассказывала о предстоящем в четверг тесте. Давно внизу живота так не обрывалось.
«ФСИН: Умер Алексей Навальный»
Остаток занятия я самоизолировался за думскроллингом. Не уверен, что меня в этот момент никто не спрашивал по предмету. Но оторваться от новостей я не мог, ждал опровержения. Я был ошеломлён и растерян. Вышел на улицу и понял, что ничего не чувствую. Я просто не понял, как я могу это проживать. Я шёл по солнечному, весеннему в середине февраля Майнцу и пытался хоть как-то прожить это сообщение. Вытащил телефон и наговорил туда девятиминутную голосовуху, в надежде, что во время записи что-то почувствую. Нет, почти холодно, без эмоционально выговорился — стало чуточку полегче.
Почему же так сильно эта новость выбила меня? Я пытался понять это, пока ехал в контейнер на автобусе. Ведь мы не были лично знакомы с Алексеем. Да, я часто встречал его, пока работал фотокором, одно время сочувствовал и поддерживал его, последние несколько лет до его посадки был скорее сочувствующим критиком, но никогда не считал его своим, близким.
В 2012 году, переехав в Москву, мне быстро удалось её изучить. Тогда была протестная пора и митинги, перетекавшие в вечерние посиделки вокруг памятника Абаю Кунанбаеву, научили меня этому городу. Их придумал Алексей.
Рано-рано утром 30 декабря 2014 года я приехал в Замоскворецкий суд снимать процесс по делу «Ив Роше» над Навальным. Я провёл там несколько часов и поехал в Новогиреево забирать Варю из больницы, в реанимации которой она провела первые две недели своей жизни. Были сложные, долгие, преждевременные роды и её забрали, потому что так велел протокол. Наташу выписали из роддома через четыре дня и ещё полторы недели она ездила кормить дочку на противоположный конец Москвы. Первые две недели после родов мы жили без ребёнка. Она одна лежала в пластиковом боксе. Я забрал Варю и Наташу, отвёз их в съёмную однокомнатную на 21-м этаже марьинской новостройки и успел на стихийную акцию возле Госдумы. В тот вечер я успел снять Алексея до того, как его свинтили и сел отправлять фотографии на бордюр прямо напротив магазина «Ив Роше». С дочерью я с смог впервые нормально встретиться после всего этого.
Удивительно, как этот человек прошивал мою жизнь, а я не осозновал этого. Он как будто был постоянным сопровождающим все эти годы. Потом его отравили и я был уверен, что он выкарабкается. Потом его посадили, и я был уверен, что он сломает эту систему. Потом он умер, а я всё никак не мог поверить, что это произошло и продолжал думскроллить и ждать опровержения.
Это первое судьбоносное событие, которое произошло с момента моего отъезда из страны. Ничего подобного не происходило с момента объявления мобилизации. Саша Черных написал в своём тг-канале, что как будто ещё одна война началась. Именно так это переживаю и я, но впервые чувствую одновременно и свою внешнюю инородность, исключённость к этому. Окружающие декорации и заботы о нашем неустроенном быте как будто дают другую длину волны этому переживанию и свидетельству. Не понимаю что это значит пока, нужно осмыслить ещё. Но в пятницу однозначно произошло событие, которое я как русский за рубежом никогда не пойму так, как человек, живший в России в тот день. И эта пропасть между моей Россиюшкой и той Россией, куда я обязательно вернусь, будет только расти.
