Представляется, что нет. Ce в сгущённой форме обозначает конкретное положение дел, а que выступает союзом, который раскрывает это положение дел. Зачем пользоваться такой структурой? Чтобы сделать подлежащим не предметную фигуру, которую можно обозначить существительным, а целое положение дел: "тот факт, что что-то происходит, означает............"
Окей, но как объснить субджонктив (странную форму глагола внутри предложения)? По куда более элементарному правилу употребления субджонктива: это время употребляется, когда говорящий пытается дать некоторые комментарии относительно события, которое может произойти, а может и нет. Например:
J'ai peur qu'il ne vienne (тут глагол тоже стоит в субджонктиве). Я боюсь, что он придёт.
Некий "он" из этого предложения может прийти, а может и нет. Это событие всё ещё онтологически не определено, но я уже боюсь этого события, пускай оно и существует исключительно виртуально. Идентичная штука происходит в примере Делёза: Философия может стать онтологией, а может и не стать (т.е. остаться антропологией), но если она-таки окажется онтологией, то, цитата, "это будет означать, что она не является антропологией". Таким образом, Делёз употребляет это время не потому, что он употребил que, а потому что намекает на неоднозначность, перед которой находилась философия в 50-х годах (и да, ещё двадцать лет она будет антропологией, но Делёз об этом ещё не знает). На примере делёзовской цитаты мы видим другой важный момент: союз que - неоднороден. Он может создавать побудительный эффект "чтоб [тебе пусто было]", а может употребляться в том ключе, в каком мы видим это в примере Делёза (т.е. как непобудительное "что").
Пришло время вернуться к Лакану:
qu'on dise reste oublié derrière ce qui se dit dans ce qui s'entend.
Учитывая сказанное про эллипсис, можно слегка достроить это предложение:
[CE] qu'on dise[,] reste oublié derrière ce qui se dit dans ce qui s'entend.
То, что мы говорим, остаётся забытым за тем, что говорится в слышимом (мы улучшим этот сырой перевод).
На контрасте с примером Делёза заметно, что que употребляется не как союз, раскрывающий содержание этого ce, но выполняет функцию относительного местоимения: указывает, что ce играет функцию прямого дополнения относительно глагола dire. Отчасти именно это делает абсурдной идею про побудительный subjonctif.
Схожесть с делёзовским примером состоит в том, что subjonctif вновь употребляется безотносительно que. Тогда что с переводом? Наиболее простой способ отразить присутствие этого времени - приписать модальность глаголу, ведь сам Лакан на это указывает буквально через абзац:
«Это высказывание, которое предстает в форме утверждения, имеющего вид универсального суждения, на деле является модальным, относящимся к существованию: субжонктив, модулирующий его подлежащее, об этом свидетельствует»
Во французской грамматике существует категория «modalité existentielle». И вот её дефиниция: «La modalité existentielle permet au locuteur de présenter les faits tels qu’ils existent, en dehors du « je » : elle exprime un constat, celui d’une vérité extérieure qui s’impose à lui». Перевод этой дефиниции:
«Модальность действительности [общепринятый перевод этой категории на русский язык] позволяет говорящему представлять факты так, будто они существуют вне его «я». Эта модальность выражает констатацию факта, факта в виде внешней истины, которая навязывает себя ему».
Таким образом, Лакан прямым текстом указывает, что за модальность он применяет (модальность действительности, ага). Если бы про общение Лакана и паукановцев можно было представить некий скетч, это выглядело бы следующим образом:
- Я говорю, что тут модальность действительности. Переводите меня с учётом этого. - Ты говоришь действительности? ОКЕЙ, ДАВАЙ ЖАХНЕМ ИМПЕРАТИВОМ.
Положение дел оказывается еще смешнее, когда выясняется, что «модальность действительности» противопоставляется «модальности недействительности»: последняя значит, что говорящий выражает сомнение в действительном характере того, что им высказывается.
Представляется, что нет. Ce в сгущённой форме обозначает конкретное положение дел, а que выступает союзом, который раскрывает это положение дел. Зачем пользоваться такой структурой? Чтобы сделать подлежащим не предметную фигуру, которую можно обозначить существительным, а целое положение дел: "тот факт, что что-то происходит, означает............"
Окей, но как объснить субджонктив (странную форму глагола внутри предложения)? По куда более элементарному правилу употребления субджонктива: это время употребляется, когда говорящий пытается дать некоторые комментарии относительно события, которое может произойти, а может и нет. Например:
J'ai peur qu'il ne vienne (тут глагол тоже стоит в субджонктиве). Я боюсь, что он придёт.
Некий "он" из этого предложения может прийти, а может и нет. Это событие всё ещё онтологически не определено, но я уже боюсь этого события, пускай оно и существует исключительно виртуально. Идентичная штука происходит в примере Делёза: Философия может стать онтологией, а может и не стать (т.е. остаться антропологией), но если она-таки окажется онтологией, то, цитата, "это будет означать, что она не является антропологией". Таким образом, Делёз употребляет это время не потому, что он употребил que, а потому что намекает на неоднозначность, перед которой находилась философия в 50-х годах (и да, ещё двадцать лет она будет антропологией, но Делёз об этом ещё не знает). На примере делёзовской цитаты мы видим другой важный момент: союз que - неоднороден. Он может создавать побудительный эффект "чтоб [тебе пусто было]", а может употребляться в том ключе, в каком мы видим это в примере Делёза (т.е. как непобудительное "что").
Пришло время вернуться к Лакану:
qu'on dise reste oublié derrière ce qui se dit dans ce qui s'entend.
Учитывая сказанное про эллипсис, можно слегка достроить это предложение:
[CE] qu'on dise[,] reste oublié derrière ce qui se dit dans ce qui s'entend.
То, что мы говорим, остаётся забытым за тем, что говорится в слышимом (мы улучшим этот сырой перевод).
На контрасте с примером Делёза заметно, что que употребляется не как союз, раскрывающий содержание этого ce, но выполняет функцию относительного местоимения: указывает, что ce играет функцию прямого дополнения относительно глагола dire. Отчасти именно это делает абсурдной идею про побудительный subjonctif.
Схожесть с делёзовским примером состоит в том, что subjonctif вновь употребляется безотносительно que. Тогда что с переводом? Наиболее простой способ отразить присутствие этого времени - приписать модальность глаголу, ведь сам Лакан на это указывает буквально через абзац:
«Это высказывание, которое предстает в форме утверждения, имеющего вид универсального суждения, на деле является модальным, относящимся к существованию: субжонктив, модулирующий его подлежащее, об этом свидетельствует»
Во французской грамматике существует категория «modalité existentielle». И вот её дефиниция: «La modalité existentielle permet au locuteur de présenter les faits tels qu’ils existent, en dehors du « je » : elle exprime un constat, celui d’une vérité extérieure qui s’impose à lui». Перевод этой дефиниции:
«Модальность действительности [общепринятый перевод этой категории на русский язык] позволяет говорящему представлять факты так, будто они существуют вне его «я». Эта модальность выражает констатацию факта, факта в виде внешней истины, которая навязывает себя ему».
Таким образом, Лакан прямым текстом указывает, что за модальность он применяет (модальность действительности, ага). Если бы про общение Лакана и паукановцев можно было представить некий скетч, это выглядело бы следующим образом:
- Я говорю, что тут модальность действительности. Переводите меня с учётом этого. - Ты говоришь действительности? ОКЕЙ, ДАВАЙ ЖАХНЕМ ИМПЕРАТИВОМ.
Положение дел оказывается еще смешнее, когда выясняется, что «модальность действительности» противопоставляется «модальности недействительности»: последняя значит, что говорящий выражает сомнение в действительном характере того, что им высказывается.
