Толик страдал. Отчаянно и безнадежно. Той тоской, кой свойственно жить людям, у которых все есть, но кажется, что все уже было. Неудивительно, ведь существовать в Москве для человека с фамилией Слон по-просту опасно, а в центральной театральной клинике знакомый андролог Божедомов еще на приеме в 2018 году заметил, что атмосфера ненависти давит на простату. От чего голос может стать выше в октавах и вконец превратиться в мышиный писк.
«Я не хочу как мышь», - заявил профессору Толик и стал готовиться.
На всех Днях рождениях, в ресторанах со средним счетом больше, чем визит к психологу, (куда звали Толика), он заламывал руки подвыпившим коллегам и говорил, смотря сквозь раскрытую блузку на свое мрачное будущее: «Сестренка, ты не понимаешь, государство - узурпатор». В ответ в основном он слышал: «Да-да, дорогой, конечно». Иногда при этом ему стряхивали стики от айкоса прямо на замшевые брогги. Толик не боялся чужих окурков, он боялся доносов.
Подготовка шла по плану, не мешали даже истерики жены, когда он забыл пароль от Гидры. Пока однажды, доедая кабачок с фобо, худрук театра Гершман не заметил, что из последних пятидесяти ролей, почти в половине Толик играл то следователя, то офицера ФСБ. Толик проглотил это молча, не поперхнулся, но добравшись до дома всю ночь просидел у унитаза: вместе со страхом из Слона выходило желание быть заслуженным артистом.
«Уеду, пойду через дорогу, меня собьет на своем Вольво Ноам Сомел и сразу даст роль осла в тель-авивском «Камери», - говорил себе Толик. А когда близкие друзья, сочувственно смотря на него как на цены в ЦУМе, уточняли, на что он будет есть, Толик затыкал уши и начинал громко и без остановки произносить: Бэт Лахэм, Бэт Лахэм.
И вот наконец, страдания подошли к концу ровно в момент подтверждения брони на АрБиэндБи. Толик собрал свой нехитрый скарб из восемьнадцати чемоданов, кипы, купленной в Дубае, черепахи Киры и жены-дуры, с тоской оглядел квартирку на Чистых Прудах, которую он на всякий случай отказался продавать в обмен на кибуц и переехал в Инстаграмм.
Через год фотографирований с певцами Машей и Сашей, выступающими по Эриванам и юмористом Фимой, который нигде не выступал, потому что много спизженных денег мешают самоиронии, Толик выяснил, что шекель не только в несколько раз дешевле доллара, но и в несколько раз дороже рубля. Открытие принесло ужасное ощущение тоски. Отчаянной и безнадежной, кой свойственно жить всем людям, у которых все было и почти закончилось, но виноваты в этом, естественно, все понемногу, а главное - режим. Толик отправил жену сдавать квартиру в аренду, а сам стал готовиться. И когда театр, в котором Слон играл годами офицеров, офицантов и даже Сталина, поехал на гастроли в Тель-Авив, Толик решил, что если он здесь денег не может заработать, потому что депрессия, а улицу мести не получается - все марокканцы заняли, то и театру его здесь нечего зарабатывать. Толик не боялся доносов. Он боялся чужих окурков.
Толик страдал. Отчаянно и безнадежно. Той тоской, кой свойственно жить людям, у которых все есть, но кажется, что все уже было. Неудивительно, ведь существовать в Москве для человека с фамилией Слон по-просту опасно, а в центральной театральной клинике знакомый андролог Божедомов еще на приеме в 2018 году заметил, что атмосфера ненависти давит на простату. От чего голос может стать выше в октавах и вконец превратиться в мышиный писк.
«Я не хочу как мышь», - заявил профессору Толик и стал готовиться.
На всех Днях рождениях, в ресторанах со средним счетом больше, чем визит к психологу, (куда звали Толика), он заламывал руки подвыпившим коллегам и говорил, смотря сквозь раскрытую блузку на свое мрачное будущее: «Сестренка, ты не понимаешь, государство - узурпатор». В ответ в основном он слышал: «Да-да, дорогой, конечно». Иногда при этом ему стряхивали стики от айкоса прямо на замшевые брогги. Толик не боялся чужих окурков, он боялся доносов.
Подготовка шла по плану, не мешали даже истерики жены, когда он забыл пароль от Гидры. Пока однажды, доедая кабачок с фобо, худрук театра Гершман не заметил, что из последних пятидесяти ролей, почти в половине Толик играл то следователя, то офицера ФСБ. Толик проглотил это молча, не поперхнулся, но добравшись до дома всю ночь просидел у унитаза: вместе со страхом из Слона выходило желание быть заслуженным артистом.
«Уеду, пойду через дорогу, меня собьет на своем Вольво Ноам Сомел и сразу даст роль осла в тель-авивском «Камери», - говорил себе Толик. А когда близкие друзья, сочувственно смотря на него как на цены в ЦУМе, уточняли, на что он будет есть, Толик затыкал уши и начинал громко и без остановки произносить: Бэт Лахэм, Бэт Лахэм.
И вот наконец, страдания подошли к концу ровно в момент подтверждения брони на АрБиэндБи. Толик собрал свой нехитрый скарб из восемьнадцати чемоданов, кипы, купленной в Дубае, черепахи Киры и жены-дуры, с тоской оглядел квартирку на Чистых Прудах, которую он на всякий случай отказался продавать в обмен на кибуц и переехал в Инстаграмм.
Через год фотографирований с певцами Машей и Сашей, выступающими по Эриванам и юмористом Фимой, который нигде не выступал, потому что много спизженных денег мешают самоиронии, Толик выяснил, что шекель не только в несколько раз дешевле доллара, но и в несколько раз дороже рубля. Открытие принесло ужасное ощущение тоски. Отчаянной и безнадежной, кой свойственно жить всем людям, у которых все было и почти закончилось, но виноваты в этом, естественно, все понемногу, а главное - режим. Толик отправил жену сдавать квартиру в аренду, а сам стал готовиться. И когда театр, в котором Слон играл годами офицеров, офицантов и даже Сталина, поехал на гастроли в Тель-Авив, Толик решил, что если он здесь денег не может заработать, потому что депрессия, а улицу мести не получается - все марокканцы заняли, то и театру его здесь нечего зарабатывать. Толик не боялся доносов. Он боялся чужих окурков.
