Встретила у Агамбена в «Высочайшей бедности» (книге про появление монашеского правила) удивительный, но кажущийся интуитивно понятным факт — когда не было часов, одинаково отмеряющих равные отрезки времени в любой точке планеты, время как таковое зависело от сезона, локации, погоды и прочего. И кажется абсолютно естественным, что «активный» день зимой — короче, что часы ощущаются не такими длинными, как летом. Попросту так и есть.

Интересно и то, как появляются эти самые внутренние часы — то есть такое устройство внутренней жизни человека, которое тоже почему-то выстроено относительно равных отрезков времени и правил, которые предписывают то, что нужно делать в эти отрезки времени. Так внутренний распорядок заменяет, собственно, жизнь.

Horologium — примечательное имя, которым в восточной традиции принято называть книгу, содержащую распорядок канонических богослужений в соответствии со временем дня и ночи. В своей изначальной форме оно восходит к палестинской и сирийской монашеской аскезе VII и VIII в. Службы молитвы и псалмопений здесь упорядочены в виде «часослова», задающего ритм молитвы на рассвете (orthros), утром (первый, третий, шестой и девятый часы), вечерни (lychnikon) и полночи (которая в некоторых случаях длилась всю ночь — pannychis). Это стремление отмерять жизнь по часам, учредить существование монахов как horologium vitae тем более поразительно, если вспомнить не только о примитивности инструментов, которыми они располагали, но также и о весьма приблизительных и вариативных принципах самого деления на часы. День и ночь разделялись на двенадцать частей (horae), начиная с утреннего восхода солнца. Однако у часов не было фиксированной длительности в шестьдесят минут, как сегодня, но, за исключением равноденствий, она варьировалась в зависимости от времени года, и дневные часы были длиннее летом (во время солнцестояния они достигали восьмидесяти минут) и короче зимой. Поэтому летний день молитвы и трудов был в два раза больше зимнего. Кроме того, солнечные часы, как правило использовавшиеся в эту эпоху, работают только днем и при ясном небе, во все остальное время циферблат становится «слепым». Но это значит лишь то, что монах должен еще сильнее стремиться безупречно исполнять свое служение: «Когда погода облачная, — читаем мы в «Правиле Учителя», — и солнце скрывает от мира свои лучи, пусть братья, как в монастыре, так и в дороге или в полях, оценивают ход времени в мыслительном счете часов (perpensatione horarum) и, какой бы ни был час, пусть исполняют свои обычные обязанности, и если для обычного дела час будет назван с запозданием или опережением от точного часа, дело Господне (opus Dei) да не будет пропущено, ведь из-за отсутствия солнца часы слепы» (Vogüé 2, II, p. 266).

Вроде культурный человек

Встретила у Агамбена в «Высочайшей бедности» (книге про появление монашеского правила) удивительный, но кажущийся интуитивно понятным факт — когда не было часов, одинаково отмеряющих равные отрезки времени в любой точке планеты, время как таковое зависело от сезона, локации, погоды и прочего. И кажется абсолютно естественным, что «активный» день зимой — короче, что часы ощущаются не такими длинными, как летом. Попросту так и есть.

Интересно и то, как появляются эти самые внутренние часы — то есть такое устройство внутренней жизни человека, которое тоже почему-то выстроено относительно равных отрезков времени и правил, которые предписывают то, что нужно делать в эти отрезки времени. Так внутренний распорядок заменяет, собственно, жизнь.

Horologium — примечательное имя, которым в восточной традиции принято называть книгу, содержащую распорядок канонических богослужений в соответствии со временем дня и ночи. В своей изначальной форме оно восходит к палестинской и сирийской монашеской аскезе VII и VIII в. Службы молитвы и псалмопений здесь упорядочены в виде «часослова», задающего ритм молитвы на рассвете (orthros), утром (первый, третий, шестой и девятый часы), вечерни (lychnikon) и полночи (которая в некоторых случаях длилась всю ночь — pannychis). Это стремление отмерять жизнь по часам, учредить существование монахов как horologium vitae тем более поразительно, если вспомнить не только о примитивности инструментов, которыми они располагали, но также и о весьма приблизительных и вариативных принципах самого деления на часы. День и ночь разделялись на двенадцать частей (horae), начиная с утреннего восхода солнца. Однако у часов не было фиксированной длительности в шестьдесят минут, как сегодня, но, за исключением равноденствий, она варьировалась в зависимости от времени года, и дневные часы были длиннее летом (во время солнцестояния они достигали восьмидесяти минут) и короче зимой. Поэтому летний день молитвы и трудов был в два раза больше зимнего. Кроме того, солнечные часы, как правило использовавшиеся в эту эпоху, работают только днем и при ясном небе, во все остальное время циферблат становится «слепым». Но это значит лишь то, что монах должен еще сильнее стремиться безупречно исполнять свое служение: «Когда погода облачная, — читаем мы в «Правиле Учителя», — и солнце скрывает от мира свои лучи, пусть братья, как в монастыре, так и в дороге или в полях, оценивают ход времени в мыслительном счете часов (perpensatione horarum) и, какой бы ни был час, пусть исполняют свои обычные обязанности, и если для обычного дела час будет назван с запозданием или опережением от точного часа, дело Господне (opus Dei) да не будет пропущено, ведь из-за отсутствия солнца часы слепы» (Vogüé 2, II, p. 266).

❤12🔥3🤯3

hottg.com/howtolooksmart/1068

812 viewsEkaterina Kudryavtseva, Feb 3 at 15:12