Поводом для встречи супервизора и супервизанта не являются жизненные сложности клиента. Даже если вдруг клиент так думает, или даже сам супервизант, то есть терапевт, в этом уверен. Поводом для встречи супервизора и супервизанта являются сложности, с которыми столкнулся сам терапевт в своей работе.
И они могут иметь самую разную природу. Возможно, с недостатком чего-то в сфере теории. или методологии. Может быть, правда, терапевту стоит пройти какую-то специализацию, или почитать умную книжку, или послушать лекцию, или что-то спросить у своего ю более опытного коллеги, то есть супервизора.
Но эти сложности могут быть совершенно о другом. Они могут быть связаны с личностными ограничениями супервизанта, то есть терапевта, или с тем, как сильно его затрагивает та жизненная ситуация, которую приносит клиент, или с тем, как много чувств у него поднимаются в контакте с этим клиентом. И это все говорит не о недостатках этого терапевта, которые надо поправить или проработать.
Нет. Это, во-первых, о чувствительности этого специалиста, которую стоит исследовать, рассматривать и развивать. А во-вторых, о феноменах той терапевтической ситуации, в которой находятся этот клиент и этот терапевт, и которую он принес своему супервизору, чтобы вместе с ним что-то в итоге понять про своего клиента и работу с ним.
В супервизии в гештальт-подходе гораздо более интересным является исследование именно вот этой эмоционально-чувственной сферы... Почему не методологические направления или теоретические изыскания? Ну, например, потому что мы верим, что сам супервизант сам способен пойти почитать книжку, послушать лекцию или записаться на специализацию. Если он этого не делает, то происходит что-то более интересное, чем то, что можно решить указанием на то, что супервизант чего-то не знает или не умеет.
Это означает, что терапевт почему-то теряет способность адаптироваться в ситуации и изобретать способы для решения возникающих в ней сложностей. Получается, что сложность находится где-то там, где терапевт оказывается либо слишком захвачен, либо потерян, либо очень очень затронут тем, что происходило между ним и клиентом.
И вот эти сложности привели его к супервизору. Вроде бы очень про его субъективный опыт рядом с клиентом. Но при этом это очень про клиента тоже. Точнее… очень про то, как этим двум людям, этому клиенту и этому терапевту, вместе делать эту конкретную терапию.
Но супервизия — это далеко не всегда только про сложность. Супервизия очень часто про достижения, про то, чтобы заметить то хорошее, что получилось, что поры присвоить и идти дальше.
А еще супервизия часто про любопытство, про интерес и про удовольствие.
Что возбуждает любопытство супервизанта, то есть терапевта, в его работе с клиентами?
Что пробуждает его интерес к тому, что происходит в контакте между ним и клиентом?
В чём его удовольствие быть терапевтом и развивать свою практику?
Поводом для встречи супервизора и супервизанта не являются жизненные сложности клиента. Даже если вдруг клиент так думает, или даже сам супервизант, то есть терапевт, в этом уверен. Поводом для встречи супервизора и супервизанта являются сложности, с которыми столкнулся сам терапевт в своей работе.
И они могут иметь самую разную природу. Возможно, с недостатком чего-то в сфере теории. или методологии. Может быть, правда, терапевту стоит пройти какую-то специализацию, или почитать умную книжку, или послушать лекцию, или что-то спросить у своего ю более опытного коллеги, то есть супервизора.
Но эти сложности могут быть совершенно о другом. Они могут быть связаны с личностными ограничениями супервизанта, то есть терапевта, или с тем, как сильно его затрагивает та жизненная ситуация, которую приносит клиент, или с тем, как много чувств у него поднимаются в контакте с этим клиентом. И это все говорит не о недостатках этого терапевта, которые надо поправить или проработать.
Нет. Это, во-первых, о чувствительности этого специалиста, которую стоит исследовать, рассматривать и развивать. А во-вторых, о феноменах той терапевтической ситуации, в которой находятся этот клиент и этот терапевт, и которую он принес своему супервизору, чтобы вместе с ним что-то в итоге понять про своего клиента и работу с ним.
В супервизии в гештальт-подходе гораздо более интересным является исследование именно вот этой эмоционально-чувственной сферы... Почему не методологические направления или теоретические изыскания? Ну, например, потому что мы верим, что сам супервизант сам способен пойти почитать книжку, послушать лекцию или записаться на специализацию. Если он этого не делает, то происходит что-то более интересное, чем то, что можно решить указанием на то, что супервизант чего-то не знает или не умеет.
Это означает, что терапевт почему-то теряет способность адаптироваться в ситуации и изобретать способы для решения возникающих в ней сложностей. Получается, что сложность находится где-то там, где терапевт оказывается либо слишком захвачен, либо потерян, либо очень очень затронут тем, что происходило между ним и клиентом.
И вот эти сложности привели его к супервизору. Вроде бы очень про его субъективный опыт рядом с клиентом. Но при этом это очень про клиента тоже. Точнее… очень про то, как этим двум людям, этому клиенту и этому терапевту, вместе делать эту конкретную терапию.
Но супервизия — это далеко не всегда только про сложность. Супервизия очень часто про достижения, про то, чтобы заметить то хорошее, что получилось, что поры присвоить и идти дальше.
А еще супервизия часто про любопытство, про интерес и про удовольствие.
Что возбуждает любопытство супервизанта, то есть терапевта, в его работе с клиентами?
Что пробуждает его интерес к тому, что происходит в контакте между ним и клиентом?
В чём его удовольствие быть терапевтом и развивать свою практику?
