Антропологический пессимизм практически ничего не сообщает нам о человеке или самих себе. Ключевая интеллектуальная операция, которая осуществляется, когда мы прибегаем к нему, — это акцентирование социальной негативности в человеческом поведении как бытийной основы («человек от природы жесток, зол, черств, халатен, эгоистичен») и полное нивелирование или аккуратное исключение положительных качеств и действий (доброты, любви, взаимопонимания, солидарности, почтительности, уважения) из онтологического горизонта. Надо ли говорить, что с точки зрения современной философии — это эссенциалистская практика, поиск «первого основания» для дальнейших суждений, подчиняющего процессуальное, противоречащее и контингентное тотализирующим обобщениям? Во-вторых, антропологическому пессимизму противостоят закономерности психического функционирования. Негативные эмоции, мотивации и действия, разрушающие социальное доверие и взаимность, мало того, что имеют последствия для организма (например, в виде высокой степени физической мобилизации, приводящей к энергетическому истощению), так и ломают ментальные механизмы, необходимые нам для сохранения базового чувства безопасности, которое складывается из простой предпосылки — сигналы, которые ты посылаешь в мир, могут быть считаны, и если это так, ты тоже способен/а верно считывать других. Даже естественная агрессия, которая порой необходима, чтобы провести черту между приемлемым и неприемлемым, и может выражаться в виде крика, обвинения, конфликта, прежде всего направлена на достижение нового равновесия через уточнение непонятого, проводящего к восстановлению доверия или разрыву связи.
В нашем мире однако существуют целые социальные институты, чье функционирование зависит от постоянного акцентирования негативных сторон «человеческой природы». Тюрьмы, полиция, армия, суды исходят из практики насилия, лишения, изоляции, которые считаются допустимыми со стороны людей, имеющих соответствующий статус. Но ни одному человеку в здравом уме не выдержать мысли, что его основная задача — убивать, разрушать, насиловать. Это разрушает чувство безопасности, заставляя повсюду видеть потенциальных врагов. Алкоголизм и наркомания распространены среди военных и полицейских не меньше, чем среди чиновников, судей и агентов спецслужб. Военная выправка, стандартизированная форма одежды, постоянная вооруженность и правовые рамки, допускающие применение насилия без серьезных последствий (а то и поощрение), наделяют их идеологической властью формировать наши представления о справедливости, допустимом и наказуемом. Любимый жанр телевизионных сериалов — полицейская драма, в которых арка сюжета должна привести нас к знанию «скрытых мотиваций», того темного и разрушительного, что не видно на поверхности, за чем нужно следовать и нагонять, выстраивая новые механизмы (насильственного) контроля и пресечения.
Когда вас накрывает волна подобного пессимизма, попробуйте ответить себе на несколько вопросов: готовы ли вы убить или принести боль другому просто потому, что ваша ярость и злость чрезмерны и не утихают, а потом иметь дело с последствиями? Даже сам этот вопрос разрушает «первое основание» пессимизма — потому что предполагает момент выбора и моральную оценку, отражающие опыт наших связей с другими людьми. Ситуация становится сложнее, когда сам вопрос перестает мыслится как проблемный и опыт социального предстает исключительно как партикулярный, эксклюзивный и не открытый к другим связям и сборкам. А это происходит в том случае, когда разрушено базовое доверие.
Почему мы все еще уверены, что кассир или кассирша в магазине готовы пробить нашу покупку, а не проломить со всей силы нам голову об кассу?
Антропологический пессимизм практически ничего не сообщает нам о человеке или самих себе. Ключевая интеллектуальная операция, которая осуществляется, когда мы прибегаем к нему, — это акцентирование социальной негативности в человеческом поведении как бытийной основы («человек от природы жесток, зол, черств, халатен, эгоистичен») и полное нивелирование или аккуратное исключение положительных качеств и действий (доброты, любви, взаимопонимания, солидарности, почтительности, уважения) из онтологического горизонта. Надо ли говорить, что с точки зрения современной философии — это эссенциалистская практика, поиск «первого основания» для дальнейших суждений, подчиняющего процессуальное, противоречащее и контингентное тотализирующим обобщениям? Во-вторых, антропологическому пессимизму противостоят закономерности психического функционирования. Негативные эмоции, мотивации и действия, разрушающие социальное доверие и взаимность, мало того, что имеют последствия для организма (например, в виде высокой степени физической мобилизации, приводящей к энергетическому истощению), так и ломают ментальные механизмы, необходимые нам для сохранения базового чувства безопасности, которое складывается из простой предпосылки — сигналы, которые ты посылаешь в мир, могут быть считаны, и если это так, ты тоже способен/а верно считывать других. Даже естественная агрессия, которая порой необходима, чтобы провести черту между приемлемым и неприемлемым, и может выражаться в виде крика, обвинения, конфликта, прежде всего направлена на достижение нового равновесия через уточнение непонятого, проводящего к восстановлению доверия или разрыву связи.
В нашем мире однако существуют целые социальные институты, чье функционирование зависит от постоянного акцентирования негативных сторон «человеческой природы». Тюрьмы, полиция, армия, суды исходят из практики насилия, лишения, изоляции, которые считаются допустимыми со стороны людей, имеющих соответствующий статус. Но ни одному человеку в здравом уме не выдержать мысли, что его основная задача — убивать, разрушать, насиловать. Это разрушает чувство безопасности, заставляя повсюду видеть потенциальных врагов. Алкоголизм и наркомания распространены среди военных и полицейских не меньше, чем среди чиновников, судей и агентов спецслужб. Военная выправка, стандартизированная форма одежды, постоянная вооруженность и правовые рамки, допускающие применение насилия без серьезных последствий (а то и поощрение), наделяют их идеологической властью формировать наши представления о справедливости, допустимом и наказуемом. Любимый жанр телевизионных сериалов — полицейская драма, в которых арка сюжета должна привести нас к знанию «скрытых мотиваций», того темного и разрушительного, что не видно на поверхности, за чем нужно следовать и нагонять, выстраивая новые механизмы (насильственного) контроля и пресечения.
Когда вас накрывает волна подобного пессимизма, попробуйте ответить себе на несколько вопросов: готовы ли вы убить или принести боль другому просто потому, что ваша ярость и злость чрезмерны и не утихают, а потом иметь дело с последствиями? Даже сам этот вопрос разрушает «первое основание» пессимизма — потому что предполагает момент выбора и моральную оценку, отражающие опыт наших связей с другими людьми. Ситуация становится сложнее, когда сам вопрос перестает мыслится как проблемный и опыт социального предстает исключительно как партикулярный, эксклюзивный и не открытый к другим связям и сборкам. А это происходит в том случае, когда разрушено базовое доверие.
Почему мы все еще уверены, что кассир или кассирша в магазине готовы пробить нашу покупку, а не проломить со всей силы нам голову об кассу?
