«Мы будем абсолютно правы, если станем определять реалистические произведения как воинственные. В них авторы дают голос действительности, которую мы обычно не слышим. Такие произведения означают собой противоречие (и становятся его символами) между новыми движущими силами и устоявшимися мнениями и типами поведения. Реалисты сражаются с теми, кто отрицает подлинные силы. Реалисты сражаются против схематизма любого рода, поскольку он не помогает подчинить действительность реалистическому движению» — писал Бертольт Брехт в своей поздней, если говорить о нашей теме, статье «Заметки о реалистическом способе письма» в 1940 году. Я говорю «поздней», потому что подавляющее большинство текстов, собранных в маленькую, но крайне концентрированную книжку «О реализме» (пер. Александра Филиппова-Чехова), были инициированы дискуссией (чтобы не сказать — спором), разгоревшейся между Брехтом и венгерским (позже — советским) критиком и марксистским философом Дьёрдем Лукачем. Чтобы осознать всю разницу подходов коммуниста Лукача и «попутчика» Брехта к понятию реализма, нужно плясать от печки — от кардинально противоположного понимания ими аристотелевской философии искусства. Об этом написано очень много, желающие легко разберутся в вопросе лучше меня. Мне же в книжке Брехта было интереснее не наблюдать за полемикой двух мыслителей, но за тем, как рассуждения Брехта о реализме, правде художественного высказывания (и правде вообще), преломлении этой правды на театральной сцене или в печатном «художественном» слове, наконец, зарождении и осмыслении фашизма и, да, коллективной вины и ответственности сейчас, спустя почти век, становятся размышлениями о пропаганде и вообще восприятии действительности, которая, конечно, очень сильно изменилась, но все никак не может стать другой окончательно.
Здесь я ещё хотел поместить какую-нибудь большую цитату, но не буду — иначе придется цитировать почти всю книжку.
>>Click here to continue<<