А вот еще абсолютно завораживающее зрелище. Прогулка вдоль берлинской стены в июне 89го. Там сначала немного Восточного Берлина, где пустота примерно метров 500 от стены, а потом Западный Берлин, где стоят лестницы, чтоб удобней за стену глядеть было, граффити. Граффити тоже интересные почитать, люди, гуляющие вдоль. И кресты с именами погибших при попытке побега. Последний в 89м. Ебануться! Они даже в 89 продолжали стрелять в людей!
А за стеной вышки, а там пограничники или Штази в бинокли смотрят.
Смотришь и не верится, что это было и не верится, что такое может быть опять.

https://youtube.com/watch?v=QCy2DqPt9Gk&si=sk2zXyaIGV3xTEfY

Love, love will tear us бархан, again

(Бокеев Оралхан. Поющие барханы. М.: Советский писатель, 1981 г.)

Aphex Twin & Squarepusher (Japan, 1997) by Hiromix

Оказывается, у великого астронома Тихо Браге жил ручной лось, который погиб, напившись пива и упав с лестницы:(

Александр Джикия
А чай остыл, а хлеб засох, а я задумался об этом. 1990

2003 год

Поезд Воркута-Санкт-Петербург

Есть в этом коротком фрагменте некий культурный код начала нулевых

Сегодня исполняется 80 лет Саше Соколову. Игорь Гулин рассказывает, почему его «Школа для дураков» — возможно, самый добрый русский роман.

Доброта в хорошей литературе всегда в дефиците. Любой писатель слишком много знает о своих героях. Он может судить или миловать их, но чтобы быть добрым — в прозе, как и в жизни,— надо отречься от этого избыточного знания, счесть его неважным. Фигура слабоумного повествователя, ученика, который ничему не научился, позволяет произвести такое отречение. Непонимание законов мира, неспособность повзрослеть и «избирательная память», о которой постоянно напоминает себе и нам рассказчик «Школы», все это — фундамент той бессильной нежности и восторженной жалости к курьезам и пустякам, что заполняет соколовский роман. Такая жалость к вещам и событиям, желание не оставлять их, постоянно возвращаться, и есть та сила, что противостоит линейной логике жизни. Это особая сентиментальная доброта, которая мешает идти времени, отнимает у него неумолимую власть — хотя бы на время игры.

🔊Давно искал этот момент, нашел и вот делюсь.

11 сентября 2001 года в Нью-Йорке случилось вы сами помните что, а 29 сентября вышел первый выпуск нового сезона SNL — нью-йоркской телепрограммы с живыми скетчами и политической сатирой.

И ее открыл мэр города Руди Джулиани, открыл аплодисментами в адрес полицейских и пожарных, которые ликвидировали последствия 9/11.

Главная мысль его выступления была в том, что вопреки вызовам город возвращается к нормальной жизни — и очень важно оставаться открытыми.

«СНЛ, — продолжил мэр, — важный нью-йоркский институт и очень важно, чтобы вы вышли сегодня в эфир».

Продюсер шоу Лорн Майклс стоял слева от мэра и спросил: «А можем ли мы быть смешными?».

«Почему решили начать только сейчас?», — ответил Джулиани.

Это шокирующе смешно и не веду по этому поводу статистики, но думаю, что это один из мощнейших моментов в истории телевидения вообще, любого.

Усадьба Измайлово. Футбол 1979 – 1981

Из лучшего подкаста о Германии узнал, что Франц Баварский, глава дома Виттельсбахов и человек, который был бы сейчас королём Баварии, если бы Бавария по-прежнему была королевством, летом сделал каминг-аут и признался, что уже 43 года встречается с неким Томасом Грайнвальдом.

Тематическая музыкальная пауза

Выключи свет,
Оставь записку, что нас нет дома –
На цыпочках мимо открытых дверей,
Туда, где все светло, туда, где все молча;

И можно быть Надменной, как сталь,
И можно говорить,
Что все не так, как должно быть,
И можно делать вид,
Что ты играешь в кино
О людях, живущих под высоким давленьем –
Но
С утра шел снег

https://fxtwitter.com/its_mccarthy/status/1747758217927462943?

Борис Пастернак
АВГУСТ

Как обещало, не обманывая,
Проникло солнце утром рано
Косою полосой шафрановою
От занавеси до дивана.

Оно покрыло жаркой охрою
Соседний лес, дома посёлка,
Мою постель, подушку мокрую,
И край стены за книжной полкой.

Я вспомнил, по какому поводу
Слегка увлажнена подушка.
Мне снилось, что ко мне на проводы
Шли по лесу вы друг за дружкой.

Вы шли толпою, врозь и парами,
Вдруг кто-то вспомнил, что сегодня
Шестое августа по-старому,
Преображение Господне.

Обыкновенно свет без пламени
Исходит в этот день с Фавора,
И осень, ясная, как знаменье,
К себе приковывает взоры.

И вы прошли сквозь мелкий, нищенский,
Нагой, трепещущий ольшаник
В имбирно-красный лес кладбищенский,
Горевший, как печатный пряник.

С притихшими его вершинами
Соседствовало небо важно,
И голосами петушиными
Перекликалась даль протяжно.

В лесу казенной землемершею
Стояла смерть среди погоста,
Смотря в лицо мое умершее,
Чтоб вырыть яму мне по росту.

Был всеми ощутим физически
Спокойный голос чей-то рядом.
То прежний голос мой провидческий
Звучал, не тронутый распадом:

«Прощай, лазурь преображенская
И золото второго Спаса
Смягчи последней лаской женскою
Мне горечь рокового часа.

Прощайте, годы безвременщины,
Простимся, бездне унижений
Бросающая вызов женщина!
Я — поле твоего сражения.

Прощай, размах крыла расправленный,
Полёта вольное упорство,
И образ мира, в слове явленный,
И творчество, и чудотворство».

Шендерович, 1997 (ну гений же)