Спи, спи, душа, ты выстрадала много,
Твой ангел, отлетев, поверг тебя в смятенье.
Спи, спи, душа, доколе пробужденья
Ты не получишь, как бессмертия, от Бога.

Спи, сердце, миги счастия уплыли,
Не стоит обрекать себя на муки.
Усните, арф тоскующие звуки.
Уснем и мы, продолжив сон в могиле.

Так странник, ищущий желанного покоя,
Пригубив с трепетом отравленный напиток,
В страданиях глаза свои закроет.
И мне не избежать жестоких пыток,
Когда к источнику прильну любви и боли.
И вот жду смерти с легкою улыбкой.
О сердце бедное мое! Оно все стонет.

(Juliusz Słowacki)

Пер. Роза Алампиева

Иллюстрация: George Frederic Watts. Sic Transit, 1892

Человек не может не быть эгоистом, не думать, не помнить, не заботиться о себе. А между тем благо человека возможно только тогда, когда он направляет свою деятельность вне себя, на благо ближнего. Как быть? Одно средство: сделать заботу о себе такою, чтобы она направлялась вне себя, на благо ближнего. Сделать это можно тем, чтобы заботиться о себе, о своей душе и для этого исполнять волю Бога. Воля Бога же в том, чтобы любить ближнего, делать добро ему.

(Лев Толстой. Дневник / 20 февраля 1903)

Нам были даны четыре наставления: ты не станешь верующим (мумин) до тех пор, пока не возлюбишь Посланника, да благословит его Аллах и приветствует, больше своей семьи и всего человечества. Ты не станешь правоверным, пока не захочешь для своих братьев того же, что хочешь для себя. Если ты веришь в Аллаха и Судный день, ты будешь относиться к своему ближнему доброжелательно, и если ты веришь в Аллаха и Судный день, ты будешь оказывать гостеприимство своему гостю.

(Abdalqadir as-Sufi. The Book of ‘Amal / November, 2007)

Снимок, не попавший в проявитель,
сделанный рассеянным прохожим;
мы не знаем, что там, мы не видим,
дальнюю границу не тревожим.

Кто же мы — летающие вздохи
или вздохов моментальный снимок?
Птицы, подбирающие крохи
между сквозняков необъяснимых?

Ящерица, та, что на припёке,
поднимает мизерное веко.
Видит восходящие потоки,
принимает их за человека.

(Михаил Айзенберг)

Иллюстрация: Giovanna Garzoni. Still Life with Apple and Lizard, 17th century

Быть нетерпеливым означает никогда не жить по-настоящему, а всегда пребывать в будущем, в том, что произойдет, но чего еще нет. Разве нетерпеливые люди не напоминают призраков, которые никогда не находятся здесь, в данном месте, и сейчас, в данном мгновении, но высовывают головы из жизни, как те странники, что якобы, оказавшись на краю света, выглянули за горизонт. Что они там увидели? Что может узреть нетерпеливый?

(Olga Tokarczuk. Księgi Jakubowe)

ТЕМ, КТО ХОЧЕТ СПОКОЙНО ЖИТЬ

Я тоже мог бы носить манжеты,
Давиться завтраком несъедобным,
Так одеваться, как все одеты,
И стать подобным себе подобным.

Я мог бы тащиться туда и обратно
В метро под шелест газетных событий
И чувствовать, как проступают пятна
На сердце — серые, словно Сити.

Я мог бы иметь фунтов десять в неделю!

(Richard Aldington)

Пер. Нора Галь

​​Хождение по улице не казалось мне пустым занятием. Во время ходьбы удивительно хорошо мечталось и всё, всё было родное. Я знал вывески, камни домов, витрины магазинов. Я их знал особенно, только для себя и был уверен, что вижу в них главное, таинственное, то, что мы, взрослые, называем сущностью вещей. Все мне крепко ложилось на душу.

(Исаак Бабель. Детство. У бабушки)

Его страсть и призвание в том, чтобы слиться с толпой. Совершенный фланёр, ненасытный наблюдатель испытывает огромное наслаждение, смешиваясь и сживаясь с людской массой, ее суетой, движением, летучей изменчивостью и бесконечностью. Жить вне дома и при этом чувствовать себя дома повсюду, видеть мир, быть в самой его гуще и остаться от него скрытым — вот некоторые из радостей этих независимых, страстных и самобытных натур, которые наш язык бессилен исчерпывающе описать.

И вот так он ходит, спешит, ищет. Чего же он ищет? Человек, которого я описал, одаренный живым воображением, одиночка, без устали странствующий по великой человеческой пустыне, бесспорно преследует цель более высокую, нежели та, к которой влеком праздный гуляка, и более значительную, чем быстротечное удовольствие минутного впечатления. Он ищет нечто, что мы позволим себе назвать духом современности, ибо нет слова, которое лучше выразило бы нашу мысль. Он стремится выделить в изменчивой моде скрытую в ней поэзию, старается извлечь из преходящего элементы вечного.

(Charles Baudelaire. Le peintre de la vie moderne)

​​ПОЭМА ДОЖДЯ

Еще остекленевшее дыханье, колючeе, как угольный рисунок, еще не отрешенный от холста, тебе напомнит привкус хлорофилла, прозрачного в безлиственном лесу, где мир двоит в присутствии дождя и бережною кровью отраженья, процеженного отсветами солнца, опутывает воздух и хранит.

Попробуй отказать ему в величье – в промозглой мордочке мышиная догадка: он душу может видеть в перспективе, сжимать ее, чтоб теснота звала к движению. И это ль не попытка у времени отнять неотнимаемое?

Неукротимое нельзя представить хрупким, но хрящ минуты тонок и бесследен – ее нельзя вдоль пальца провести. Ее лишь можно обрести как вечность, способную к земному воскресенью, назвать собой и выпустить из pук.

Тогда и приближается возможность немного задержать свое дыхание, явившееся в образе дождя.

Рулоны дня – как легкая повязка на капле дождевой. Вся эта прелесть собой напоминает заточенье, но это только видимая связь.

Как будто сопряженные движенья расторгнуты в безмолвном поединке: отбрасывают тени не предметы, а мысли, извлеченные на свет.

Так снег умеет пить наискосок свободу взгляда. Не передать огнем и воздухом не заучить его побег в уклончивую тьму.

Так в час рассвета белая стена меж окон беззаботна и прозрачна.

Нельзя лишь только правдою назвать свой грех пред временем и этим искупить вину пред ним.

(Иван Жданов)

Иллюстрация: polina washington

Ещё труднее, чем оказывать этой эпохе сопротивление, — вообще не заниматься ею. Там, где она в состоянии нас затронуть, там мы всё ещё связаны с ней. Это наказание за наш интеллект и знак того, что порочность засела и в нас. Целомудрие, к которому мы стремимся, является, быть может, лишь тоской по нездешнему (sehnsucht). Это знаменует, что нас вовлекли в погибель.

(Hugo Ball. Die Flucht aus der Zeit / 28.II.1919)

Возрождение — это появление человека, который стоит один на один с миром и готов на своих плечах нести всю тяжесть риска и ответственности, — а платит он кусками своего мяса и души. Если вы помните, Петрарка когда-то отправился на поиски так называемого сказочного города или острова под названием Туле. Он его не нашел и, когда вернулся, сказал интересную вещь: Туле я не нашел, но всю оставшуюся мне жизнь и время я употреблю на то, чтобы познать самого себя.

(Мераб Мамардашвили. Психологическая топология пути)

МОРСКОЙ БРИЗ

Печальна плоть, увы, и книги надоели.
Бежать, бежать! туда, где птицы опьянели
От пены и небес, от пены в небесах!
Ни старые сады в сверкающих зрачках
Уже не сдержат дух, взалкавший океана,
Ни милой лампы круг – о ночи! – свет, желанный
Рабочей белизне нетронутых листов,
Ни молодая мать с младенцем у сосцов.
Уеду! Пироскаф, гонец твоей свободы,
Отчаливает в даль неслыханной природы.
И, множеством надежд разбитая Тоска,
Ты веришь все еще в последний взмах платка!
А мачты, может быть, взыскующие бури, –
С тех самых кораблей, потерянных в лазури
Без мачт, без мачт, без всех блаженных островов...
Но сердце, вслушайся в напевы моряков!

(Stéphane Mallarmé)

Пер. Ольга Седакова

КНИГА

Умирающего
гремит сердце как бубен
о недочитанном
в небесной книге
только и виданной что с земли.

(Вадим Козовой)

Иллюстрация: Zdzisław Beksiński. Untitled,1979

Интеллект — это не вопрос диплома. Он может прилагаться к нему, но не является его основным элементом. Интеллект — это одинокая сила, способная извлечь из хаоса собственной жизни пригоршню света, достаточную для того, чтобы осветить немного дальше себя — навстречу другому, как и мы заблудившемуся в темноте.

(Christian Bobin. L'inespérée)

ИЗГНАННЫЕ

У женщины в спешке
пакет разорвался.
И красные яблоки
разлетелись, подскакивая,
по истоптанному тротуару.

Она застыла, опустивши руки
в глубоком отчаянье, как будто
эта катастрофа переполнила
и разбила чашу её сердца...

Добро и Зло не интересуют уставшую Еву.
Ей уже не нужны ответы на эти вопросы.
Змей не соблазнит — запретный плод
продают на базаре.

(Natalia Otko)

Пер. Глеб Ходорковский

Тревога — кто-то должен приходить на помощь современным людям, исполненным законной тревоги. Это не то, что было прежде: нынешняя тревога обусловлена тотальными изменениями в мире, которые человек не успевает осознавать, трактовать, понимать. Социальная жизнь требует всё больше и больше от человека, но даёт ему всё меньше и меньше возможностей для опоры, для стояния в человеке.

Та или иная социальная роль востребована, а человек (как нечто целое — большее, чем его роли) всюду только мешает — ему нет больше места в мире людей. У человека не остается возможности остаться — это надо исправить, иначе человека не станет.

(Светлана Коппел-Ковтун. Дневник / 5 апреля 2025)

К вопросу о взлёте Гитлера. Здесь не обошлось без некоторого оттенка мечтательности. Так в период полового созревания мальчишки иногда мечтают стать властелинами мира. Он отчасти осуществил это.

Но досадно, если тебе приходится расплачиваться за чужую мечту. Так считал и Эрнст Никиш, когда в 1933 году сказал мне: «Он поставит на кон наши головы». Даже тот, кто со страстью принимает участие в таком взлёте, не полностью сообразуется с реальностью. Если позднее он отрицает своё участие, это не так уж невероятно; он забывает его как опьянение или сон.

(Ernst Jünger. Siebzig verweht. 1971-80 / Wilflingen. Am 20. Mai 1975)

ОБ ЭТОМ

что
производят глаза — и что
производит
взгляд —

(а не получает)? —

свет... —

часто я думал что мои глаза никогда не умрут... —

в земле
(быть может как пуговицы на кителе мертвого)
подобно очам
юноши лежащего под листьями
зарытого в болоте отвергнутого матерью братьями —

(о фреска бессчетной Войны) —

они нескончаемо будут искриться для Вечности

(Геннадий Айги)

​​ЖИЗНЬ

Смотрите: прельщаясь мирской суетой,
Спеша, вереница людская проходит.
Сын праха, гадая по книге святой,
Блаженство за грош уступая, проходит.

На правого мир ополчается вдруг,
Впивается в сердце его, как недуг;
Иса, не касаясь протянутых рук,
Целительный лик отвращая, проходит.

Кто — с чистой душою отходит ко сну,
Кто — в грязь упадет, кто — взлетит в вышину,
Кто — все промотав, кто — родную страну
Ограбив от края до края, — проходит.

Иные становятся жертвою ссор;
Кто — братом своим возведен на костер,
Кто — бедствуя дома, кто — чуждый простор
В скитаньях своих озирая, — проходит.

Кто — с царским венцом на высоком челе,
Кто — с грозным мечом и в походном седле,
Кто — лютой чумою летя по земле,
Родимый народ попирая, — проходит.

У тех — розовеют гранаты в саду,
Те — стонут, а эти — молчат и в бреду,
Пылают в огне, коченеют во льду;
Сквозь сердце заноза стальная проходит.

Себя не познав, умирает иной;
Иной — избалованный долей земной;
Один — предвкушая огонь смоляной,
Другой — наслаждения рая, — проходит.

Кто — женской красою свой взор ослепив,
Кто — волей смиряя свой страстный порыв,
Кто — помыслы к правде святой усмирив,
Кто — истиной пренебрегая, — проходит.

Кто — с темными ямами мертвых очей,
Кто — не досказав сокровенных речей,
Кто — лик открывая чернее ночей,
Кто — светлый свой лик закрывая, — проходит.

Скиталец, терзавшийся из году в год,
Скупец, не рассыпав любовных щедрот,
Бедняк, не изведав, как сладостен мед,
Безумец, отраву глотая, — проходит.

Кто пал, кто взлетел, кто дурен, кто хорош, —
В чьей правде потомкам откроется ложь,
Чьих внуков и правнуков не перечтешь,
Чье лоно, что глина сухая, — проходит.

Кто — счастье бросая в пустыне мирской,
Кто — цели коснувшись горячей рукой,
Кто — с ложа взывая с предсмертной тоской,
Кто — суетный мир обегая, — проходит.

Кто — душу продав и согнувшись в дугу,
Кто — сгинув, как тать, на чужом берегу, —
А верный — не выдав отчизны врагу,
Во славу ее погибая, — проходит.

И знает Фраги: возвращается в прах
Жестокий властитель и странник в песках.
Слеза на ресницах иль смех на устах, —
Но жизнь — и одна и другая — проходит.

(Magtymguly Pyragy)

Пер. Арсений Тарковский