ПАМЯТИ ДЖОРДЖОНЕ
Итальянцы, избалованные близостью гениев, приобрели фамильярную привычку называть их уменьшительными именами и давать забавные прозвища. Не Филиппо Липпи мл., а Филиппино («Филиппок»), не Алессандро Филипепи, а Сандро Боттичелли («Шурик Бочонок»), не Якопо Робусти, а Тинторетто («Мазилка»). Только одного венецианца из крайней почтительности к гению, несоразмерному его молодости, они называли в преувеличенной форме: не Джорджо из Кастельфранко, а Джорджоне, «Большой Джорджо», «Джорджище». Он был красавец, музыкант, любимец синьоров, синьор, их собак на лежанках и детей на руках. Его ценили клир и знать, им восхищались, его боготворили. Подросток Тициан докучал ему настырной дружбой. Его любили все.
А он любил одну благородную донну.
Чума 1510-го года застала Большого Джорджо на пике влюбленности. Каждую ночь он крался по обезлюдевшей Венеции, чтобы всем смертям назло слиться с любимой в объятиях и поцелуях. Пока не увидел однажды, что окна дома благородной донны заколочены, ибо место Джорджоне на постели его любимой заняла чума. Лишь слабый свет свечи бросал последние всполохи умирающего огня на узорные стекла опочивальни… Не терпящими покоя руками художника, музыканта и любовника Джорджоне сорвал косой крест с оконной рамы и проник в дом, чтобы услышать последний раз слова любви из любимых уст, чтобы сжать последний раз в горячих объятиях истомленное горячкой тело возлюбленной.
Он ненадолго пережил ее и умер подле ее трупа в доме, где было только одно разверстое окно, вскоре заколоченное…
Мои современники! На весенних сквозняках участились случаи заболевания ОРВИ. Если у вас нет таких веских, как у Джорджоне, причин быть рядом с любимыми в эти тревожные дни, воздержитесь от визитов к родным и близким!

Илл.: Джорджоне. Автопортрет. 1509. Музей герцога Антона-Ульриха, Брауншвейг.

Салют, панки!

Сегодня я к вам обращусь с отличной рекомендацией. Об искусстве можно рассказывать по-разному. Многие привыкли к простым рассказам экскурсоводов, в которых восторженные придыхания смешиваются со скукой и кроме отторжения не вызывают ничего.

Но настоящее искусство — это всегда живые чувства, эмоции бьющие через край. Это вызов. Это провокация.

Об одной из самых провокационных скульптур, «Экстазе святой Терезы» Джованни Лоренцо Бернини в своем новом ролике рассказала искусствовед Ксения Альтенталлер.

Рассказала так, как мало кто говорит, уж поверьте мне. А лучше не верьте, а проверьте.

Видео уже по ссылке:

https://youtu.be/DhAgsBl5mX8

Салют, панки!

«Герой нашего времени» Михаила Юрьевича Лермонтова был моим любимым романом из всей школьной программы.

Читая эту книгу подростком, я не мог осознать всю гениальность этого текста. Сейчас мне уже 38, иной взгляд, другой уже уровень знаний, а до конца текст все равно не понятен. Да и никогда он не будет понятен полностью. В этом и есть прелесть великих книг.

«Герой нашего времени» — уникальное произведение. Это один из первых психологических романов в истории. Не случайно Лев Толстой говорил, что если бы Лермонтов остался жив, для него и Достоевского не было бы места в русской литературе.

Видео уже доступно по ссылке: https://youtu.be/hyYbt9yCtzM

Для тех, кто не может поставить то, что нельзя называть, дублируем ролик на VK - https://vk.com/video-212264082_456239189

Часто встречался со мнением, что художественная литература бесполезна. Странное утверждение. В XIX веке именно литература дала почву для развития таких наук как социология и психология.

Не было бы романов Бальзака, Флобера, Золя, Толстого, Пруста, то и мы бы сегодня совсем иначе смотрели на мир.

Именно в произведениях Эмиля Золя впервые было показано, как на судьбу человека влияет окружающая среда, его происхождение, эпоха, в которую он живет.

Романы Золя необходимы для понимания жизни. Изучая историю, мы видим как менялись события, социальные факторы, но это только внешняя часть. Для понимания эволюции мысли мы должны изучать философию и литературу.

2.04 в среду в 19:30 в Баре «Модники» на Маросейке я прочту лекцию из цикла «Как литература меняла взгляд на науку и мир». Она будет посвящена Эмилю Золя. Достоевский был уверен, что без веры в Бога нет и морали. Золя был с ним не согласен.

И поверьте, в доказательство своей позиции он приводил отличные аргументы. Не пропустите, это будет очень интересно!

Билеты здесь ⬇️⬇️⬇️

https://moscow.qtickets.events/158774-lektsiya-nikolaya-zharinova-emil-zolya-zhizn-bez-boga

Для студентов действует скидка в 20%. Чтобы получить промокод пишите в ТГ @akhmelkini

Салют, панки! Давайте сегодня про музыку немного. Вспомним Мусоргского.

Модест Мусоргский всегда стремился быть ближе к народу. Народ смотрел на него бессмысленным, но твердым взглядом. Чтобы выдержать взгляд этих глаз композитору как Ерофееву и Есенину нужна была водка. Чем больше он пил, тем лучше сочинял.

Мусоргский и внешне выглядел как Венечка из «Москва-Петушки». Он блуждал по Петербургу с неизменным чемоданчиком, все содержание которого составляли малочисленные пожитки, нотные тетради и бутылки водки. Если ему не удавалось остановиться у кого-то из знакомых, он ночевал на улице или в притоне.

Великая опера «Борис Годунов», например, была написана в период беспробудного запоя.

Пьяный в хлам Мусоргский правил текст Пушкина, вставляя туда обороты речи, явно услышанные в кабаках: «Ах, лихонько!», «Митюх, чё орешь?». И знаете что?

Опера имела огромный успех. Пушкинский текст, положенный на музыку, заиграл новыми красками.

В нем появилась народность, простота.

На днях надумал сходить на «Бориса Годунова», давно не слышал, а оперу эту люблю, как и вообще Мусоргского.

​​Почти 40 лет назад, солнечным летним днем неприметный мужчина средних лет зашел в зал Рембрандта в Эрмитаже.

Первой его приветствовала «Даная», распростертая на ложе, опирающаяся на левый локоть. Её кожа золотилась в мягком рассеянном свете, её груди, её лоно, её бёдра были соблазнительно обращены к созерцателю.

Посетитель подошёл к «Данае» вплотную и пронзил ножом её пах, насквозь прорезав холст и оставив в нём дыру размером более десяти сантиметров. Потом ещё один удар, а за ним второе нападение. Вандал выплеснул флакон серной кислоты на лицо, грудь и ноги Данаи.

Краски закипели и обуглились, кислота прожгла несколько красочных слоёв слоёв и гризайлевый подмалёвок, обнаружив целые участки холста в центральной части картины. Тёмная, пузырящаяся, вязкая жижа, стекала с поверхности холста на пол и застывала там зловонной чёрной лужей.

«Данаю» удалось восстановить, это по-прежнему прекрасная картина, но уже не тот холст, что висел в стенах Эрмитажа до 15 июня 1985 года.

Были утрачены важные детали: нижний край покрывала, окутывавший ноги Данаи, значительная часть кораллового браслета на левом запястье, связка ключей, которую держала в руках служанка и, самое главное, золотистый свет, струившийся на тело Данаи, сообщавший ему мягкий приглушенный блеск и, словно, овладевающий им.

Сейчас мы привыкли к отретушированным, идеализированным стандартам красоты. Нагое тело стало привычным. Но есть большая разница между «нагим» и «голым». Первое предполагает искусственность, постановочность. Оно выражает равнодушее к взглядам созерцателей. Второе — это незащищенность, уязвимость, смущение и желание. Одежды нет не только на теле. Мы видим и душу модели.

Даная, по всем меркам, не отвечает устоявшимся законам красоты женского тела. Но она естественна. Создается ощущение, что мы стали случайными свидетелями происходящего. Перед нами девушка, которая только проснулась, она не ожидала, что в её спальне окажется ещё кто-то. Она естественна, она не понимает, что за золотой свет проливается на неё. Это «драма наготы». Это не модель, привыкшая к публичному обнажению и вниманию, это самая обычная девушка, случайно застигнутая врасплох.

Благодаря этому картина приобрела небывалый эротизм. Такого полного обнажения зрители ещё не видели. Картина вызывала самые неподдельные чувства, от любви и восхищения, до ненависти и неприязни. И еще одна важная деталь, которую художник помещает в правом верхнем углу картины. Статуя золотого Купидона. Это единственный персонаж, кто, помимо зрителя, смотрит на обнаженную Данаю. А теперь посмотрите на его лицо. На нем написано откровенное страдание. Купидон в оковах. Он не может ни приблизиться к Данае и лечь рядом с ней, ни выйти из комнаты. Он принужден смотреть на эту драму тела, на это великолепное изображение сочетания плотской и духовной любви, которое создал Рембрандт. Так же и зритель. Сколько бы ни прятали картину, сколько бы её ни ругали, но именно на нее обращали внимание прежде всего.

Жаль, что на одном из зрителей, который пришёл в Эрмитаж с банкой кислоты и ножом 15 июня 1985 года не было оков, как на Купидоне.

Салют, панки!

Вспомнился мне роман Курта Воннегута «Завтрак для чемпиона».

Читал я его в далекой юности. Там есть отрывок один — он запал мне в душу. Писатель Килгор Траут вспоминает свой рассказ про пришельца. Тот прилетел с другой планеты на Землю, чтобы рассказать людям, как быть счастливыми и вылечить рак. Все было бы отлично, но язык гостя из других миров состоял из попукивания и отбивания ногами чечётки. Вот он прилетел, увидел горящий дом, вбежал туда, попукивая и яростно топая ногами, чтобы предупредить о грозящей беде, а хозяин проломил ему голову бейсбольной битой.

Отличная метафора. Разве в жизни не так? Христос и Будда вон тоже любви учили, а в итоге с их именем на устах люди убивали себе подобных. Посмотрим, как текст зайдёт у комиссии.

Салют, панки!

Сегодня в новом выпуске я говорю о тех книгах, которые довели меня до слез.

Это на вид я хмурый панк, а вот над книгами несколько раз рыдал.

Над какими именно? Об этом в выпуске.

Видео уже по ссылке: https://youtu.be/EtrWS-u0bMY

Для тех, кто не может поставить то, что нельзя называть, дублируем видео на VK - https://vk.com/video-212264082_456239190