Я завела этот телеграм-канал в 2016 году, когда я работала журналисткой, интересовалась темой личной эффективности, большую часть времени чувствовала себя не в своей тарелке, хотела перепридумать свою жизнь, но не знала как. Канал назывался “Не сегодня так завтра”, а на аватарке был жизнерадостный Пикачу.

Со временем я утратила интерес к теме личной эффективности, подзабросила канал, попыталась реанимировать его в виде разговора о фотографии, не смогла найти для этого подходящую интонацию и снова все забросила. Все это время дурацкий канал не давал мне покоя: я возвращалась к нему в мыслях, но каждый раз честно признавалась себе в том, что сказать мне в общем-то нечего и что больше всего мне хотелось бы просто помолчать. Несколько раз я порывалась удалить канал, чтобы мысли о нем перестали проникать в мою голову, но как-то то не доходили, то не поднимались руки.

31 декабря 2022 года я пообещала себе, что в следующем году я верну себе письменные практики и начну-таки потихоньку вылезать из-под камня. Мне захотелось прервать молчание. Появилось желание говорить, взаимодействовать с миром и делиться с людьми своими находками. So here I am. Попробую реанимировать этот канал еще раз, и — ловите на слове! — если я снова его заброшу, я напишу сюда покаянное письмо и все-таки удалю его, выпив шампанского за свой оглушительный провал.

Напоследок давайте я снова представлюсь и напомню кто я. Меня зовут Оля Кузьменкова, я много лет работала журналистом и медиа-менеджером, потом сменила профессию и стала продуктовым дизайнером, работаю в небольшом финтех-стартапе (как так получилось я недавно рассказывала в подкасте “Норм”). Помимо дизайна я занимаюсь фотографией, иногда пишу в твиттере треды про историю фотографии и про всяких интересных фотографов.

Последние лет шесть я живу в Лондоне. Как следствие, иногда я говорю как Зоя Вексельштейн и, если честно, I don’t have any problems with that. Впрочем, я постараюсь сделать над собой усилие и снизить количество русско-английского суржика в этом канале.

Я регулярно медитирую, топлю за майндфуллнесс и считаю, что большая часть ограничений существует исключительно у нас в головах (если что-то можно прочелленджить, я это сделаю). У меня есть откровенно странные увлечения, некоторые из которых можно назвать своеобразными или даже маргинальными, и мне это ок, потому что я обожаю исследовать всякую безумную хрень до того как она стала мейнстримом (про эти увлечения я расскажу в следующих постах, а пока пусть это будет маленьким клиффхэнгером).

Ну и, пожалуй, я верну на аватарку Пикачу, он классненький.

Один из моих любимых подкастов — подкаст о физическом и ментальном здоровье Huberman Lab Эндрю Хубермана, нейробиолога из Стэнфорда. В одном из последних выпусков Хуберман разговаривает с легендарным подкастером и инвестором Тимом Феррисом, написавшим несколько книг про личную эффективность и поиск оптимального подхода к работе.

Этот выпуск — чистое золото, в нем очень много вдохновляющих мыслей и идей, которые немножко расшатывают мировоззрение и вызывают чувство земли, уходящей из-под ног. Например, Хуберман и Феррис довольно долго обсуждают ограничения научного метода познания мира и проблемы, существующие в мире науки: далеко не все теории имеют научное подтверждение, поскольку не все теории можно проверить с помощью двойного слепого плацебо-контролируемого исследования, далеко не на каждое такое исследование найдется финансирование, далеко не на каждую теорию найдется ученый, желающий положить свою жизнь и карьеру на ее изучение и т.д. — мысль, от которой, я уверена, многим людям, привыкшим во всем опираться на науку, может стать не по себе.

Среди прочего, Хуберман и Феррис обсуждают силу вопросов и то, как они влияют на мозг человека. В отличие от побудительных предложений и готовых решений (от которых можно просто отмахнуться), вопросы заставляют мозг работать. Если мозг столкнулся с вопросом, то ему будет очень нужно найти какой-нибудь ответ, поскольку базово психика человека всегда стремится к завершению. Хороший вопрос может настолько озадачить мозг, что он будет работать над поиском решения несколько дней или даже недель. Поэтому не стоит недооценивать силу хороших вопросов. Хороший вопрос — это всегда ключ к решению.

У Ферриса на сайте я нашла брошюру с 17 жизненно важными вопросами. Большая их часть — для предпринимателей, но некоторые вопросы подойдут вообще всем. Они и правда очень крутые. Вот их список (особенно обратите внимание на 15-й вопрос):

1. Что если в следующие 48 часов я буду делать все наоборот?
2. На что я трачу безумное количество денег? Как я могу сделать из этого дело жизни?
3. Что бы я сделал / кем бы я был / что бы у меня было, если бы я имел 10 миллионов долларов? Сколько мне на самом деле надо зарабатывать в месяц?
4. Что самое худшее, что может случиться? Смогу ли я вернуться в эту точку?
5. Если я бы я работал над своим бизнесом всего 2 часа в неделю, что бы я делал?
6. Что если я делегирую все решения, которые стоят меньше 100 долларов? Меньше 500? Меньше 1000?
7. Какой из каналов коммуникации наименее насыщен?
8. Что, если я не смогу питчить свой продукт напрямую?
9. Что, если я сделаю из своей жизни свою собственную программу MBA?
10. Должен ли я компенсировать ущерб тем же способом, каким я его заработал?
11. Что если для решения проблем я буду пользоваться только принципом упрощения?
12. Что я могу сделать, чтобы уехать на месяц-два и все это время быть без связи?
13. Что я сегодня делал? Я охотился на антилопу или преследовал полевую мышь?
14. Может ли быть такое, что все в порядке и чинить ничего не надо?
15. Что, если бы решение этой проблемы было бы очень простым?
16. Как я могу потратить деньги на эту проблему? Как мне потратить деньги, чтобы улучшить качество моей жизни?
17. Кто не торопится, тот не останавливается.

Прочитала в Scientific American статью об очень интересных исследованиях в области “коллективной нейронауки” (если нейронаука изучает работу мозга одного человека, то коллективная нейронаука изучает мозг нескольких человек при социальном взаимодействии).

Установленным считается факт, что в социальных ситуациях — например, во время разговора или какого-то другого совместного опыта — работа мозга нескольких человек синхронизируется. У людей активируются одни и те же участки мозга, а волны мозговой активности входят в резонанс и начинают совпадать по частоте. Так что выражение “быть на одной волне” можно понимать вполне буквально.

Любопытная деталь: чем сильнее социальная связь между людьми, тем более заметен эффект синхронизации. Мозг лучше настраивается на близких людей, друзей и непосредственное окружение.

В целом о некой «сонастройке» в работе мозга нескольких человек было известно и раньше — с тех пор как были открыты зеркальные нейроны мозга. Но в исследованиях, о которых рассказывает Scientific American, речь идет о более глубокой сонастройке — это не просто активация соответствующих нейронов, а настройка на уровне волн мозговой активности.

Мне в связи с этим вспоминается расхожая мысль о том, что каждый из нас является производным от пяти своих самых близких знакомых. Раз мозг так хорошо умеет подстраиваться под близких, пожалуй, следует повнимательнее относиться к своему окружению и к моральному состоянию своих близких людей — ведь то, что у моих близких и друзей в головах, имеет все шансы оказаться и в моей голове тоже.

Вторая мысль: если мусор из моей головы имеет все шансы оказаться в голове моих близких, значит, забота о себе и о состоянии своей головы — это забота о близких (и, пожалуй, даже обязанность).

В прошлом году я успешно слезла с антидепрессантов. В общей сложности я сидела на них пять лет; этот срок вышел таким долгим, потому что я никак не могла найти правильный момент для отмены лекарства.

Что такое “правильный момент”? Он определяется с помощью двух весьма забавных рекомендаций британского минздрава. Во-первых, нужно дождаться момента, когда все в жизни будет относительно стабильно; во-вторых, желательно, чтобы это было весной (потому что увеличивающаяся продолжительность дня, хорошая погода и солнышко могут немного компенсировать побочки от отмены лекарства).

У меня же как назло все время получалось так, что периоды хрупкого равновесия в жизни выпадали на позднюю осень, а по весне каждый год начинался какой-то новый адос: то переезд, то пандемия, то смена профессии, то поиск работы.

К весне 2022 года я подошла в лучшем состоянии за пять лет и решила, что я попробую отказаться от таблеток даже несмотря на войну и совершенно невыносимый общественный фон. Милый британский врач, с которым мы созвонились по видеосвязи, пробовал отговорить меня от этой затеи, но был сражен аргументом “Война надолго, с этим просто надо учиться жить”. Мы решили, что я попробую снизить дозировку, посмотрю на свое состояние и буду действовать по обстоятельствам.

Базовый совет британского минздрава для тех, кто отказывается от антидепрессантов, — снижать дозировку таблеток каждую неделю в два раза и где-то через месяц отменять их полностью. Такую же рекомендацию я получила и от своего врача.

Для меня это была не первая попытка отменить таблетки, поэтому я решила изучить вопрос основательно и выяснить какие вообще существуют подходы к отмене антидепрессантов, почему снижать дозировку так обломно, и какие вообще есть способы поддержать себя в этом процессе.

Я перерыла какое-то безумное количество источников, узнала море фактов про серотонин и период полураспада сертралина и, среди прочего, обнаружила какой-то обскьюрный внутренний документ британского минздрава с рекомендациями по тому, как именно надо снижать сертралин (в народе известный как “Золофт”).

В этом документе (я приложу его в комментариях к посту) была написана одна суперочевидная вещь, про которую мало кто говорит и о которой, похоже, не знал даже мой врач. Базовый принцип такой: чем дольше человек принимал антидепрессанты, тем более плавным должен быть процесс снижения дозировки. Для людей, которые сидели на таблетках больше 9 месяцев, в этом документе была предложена схема отмены таблеток, которая может занимать до 5 месяцев. Поскольку это был мой случай, я решила следовать предложенной схеме и руководствоваться советом врача об опоре на свои ощущения.

Для начала я снизила дозировку со 100 мг до 75 и просидела на них где-то 6 недель. Удостоверившись в том, что все окей, я довела дозировку до 50 мг и остановилась на этой отметке еще на 4 недели. Потом дошла до 25 мг и — вы не поверите — даже до 12,5 мг… ну или сколько там получится, если разломать таблетку на восемь частей.

Параллельно с этим я начала создавать инфраструктуру для постоянного поддержания себя в здоровом и ресурсном состоянии. Я не очень верю в силу воли, но очень верю в инструменты — мне проще создать инфраструктуру, которая поможет мне без усилий поддерживать определенное состояние, чем каждый день искать внутренний ресурс и вести борьбу с собой.

У меня инструментов было несколько — терапия (именно на период отказа от таблеток), медитация и всякие практики осознанности, бег. Плюс по мере снижения таблеток я как-то очень легко и естественно отказалась от алкоголя — как оказалось, антидепрессанты довольно сильно искажают вкус алкоголя и ощущения, возникающие при опьянении (вероятно, поэтому антидепрессанты не рекомендуют смешивать с алкоголем — совет, которому я, как вы понимаете, следовать не удосужилась).

Почему я про это рассказываю?

Во-первых, примерно 90% моего окружения сидит на антидепрессантах или сидело на них раньше и сталкивалось с трудностями при отмене таблеток. В какой-то момент у меня вообще появилось ощущение, что для миллениалов антидепрессанты — это что-то типа витаминок или конфеток для повышенной работоспособности (оставим за скобками дискуссию о том, как именно мы пришли в точку, где это стало считаться нормальным).

Во-вторых, многое из того, о чем я собираюсь здесь писать, так или иначе связано с преодолением депрессии и моим путем к хорошему ресурсному состоянию.

Мне нравится думать про депрессию в философском ключе; мол, это просто такой ультимативный сигнал тревоги, который тебе подает твое тело, когда ты слишком долго игнорировал свои потребности и выжигал весь доступный ресурс до нуля. Если смотреть на депрессию с этой стороны, то становится очевидна одна вещь: можно, конечно, попить таблетки и походить на терапию, но если ты не научишься быть себе своим лучшим другом, то скорее всего, это был не последний депрессивный эпизод в твоей жизни.

Как говорится, урок будет повторяться до тех пор, пока ты его не усвоишь. Я же всегда была ботаном и никогда не любила делать одно дело дважды, поэтому я решила стать своим лучшим другом.

Моя недавняя находка и клад, к которому я регулярно возвращаюсь, — проект Internet History с подборкой очень странных фотографий.

Сайт ведет обычный офисный работник Даг Баттенхаусен. Он работает на скучной офисной работе, которая до такой степени ему осточертела, что он стал часами бродить по потайным уголкам интернета, собирая личные фотографии незнакомцев.

Больше всего Баттенхаусена привлекают изображения, которые люди загружали на фотосайты в доинстаграмную эпоху. Тогда идея о том, что ты можешь показать другим людям в интернете свои фотографии, значительно перевешивала мысль о том, что фотография непременно должна быть красивой и безопасной (такой, какую было бы нестыдно показать будущему работодателю, например). Интернет был молодым, резвым, большим и анонимным.

Фотографии той эпохи — это изображения, снятые любителями на пленочные мыльницы и допотопные цифровые камеры. Например, на трехмегапиксельную цифровую мыльницу Kodak EasyShare, которая по умолчанию оставляла на изображении ярко-желтый таймстемп.

Эти снимки отличает расфокус, неправильно сработавшая вспышка, поломанная композиция, нарочито неэстетичная и некрасивая картинка. Если принять за константу утверждение, что фотографии должны быть красивыми, то изображения, привлекающие внимание Баттенхаусена, — это антифотографии. Это визуальные отходы человеческой жизнедеятельности.

Именно эта одержимость “антиизображениями” делает подборку Баттенхаусена такой интересной и самобытной. В мире где нарциссическое расстройство стало эффективной стратегией выживания, а люди круглосуточно упражняются в стерильной самопрезентации и занимаются обсессивным кураторством собственного интернет-образа, такие изображения становятся глотком свежего воздуха и точкой соприкосновения с неотретушированной реальностью.

Разумеется, по качеству изображений Kodak EasyShare с ее жалкими тремя мегапикселями не может сравниться не то что с современными цифровыми камерами, но даже с камерами, которыми оснащены смартфоны. Мы живем в мире визуального; изображений стало гораздо больше, изображения стали повсеместными.

Но вот парадокс — изображений, которые могли бы попасть в подборку Баттенхаусена и занять свое место в “музее интернета”, сейчас стало намного меньше. Не потому что люди стали лучше фотографировать, а потому что люди стали строже отбирать то, что годится для публичного пространства. Даже случайные кадры, попадающие в подборки в жанре photo dump, — это все еще бесконечно безопасные изображения.

Большинство фотографий, которые Баттенхаусен мог бы отобрать для своего проекта в будущем, теперь навсегда остается в недрах смартфонов, в закрытых аккаунтах и в потайных уголках личных архивов.

Добро пожаловать в пластиковый мир.

Неделю назад сходила на фильм «Барби». Вообще не собиралась про него писать, но я постоянно возвращаюсь к нему в разговорах с друзьями и знакомыми; видимо, есть в этом фильме что-то, выражающее дух времени. Давайте поговорим об этом.

Мое главное впечатление о фильме — о том, что «что-то здесь не сходится». Очень крутой продакшен и сет-дизайн, офигенный сторителлинг, уморительный Райан Гослинг в меховой шубе, Марго Робби катится по набережной на неоновых роликах, море розового, позитивная повестка о феминизме. И все равно какое-то странное послевкусие.

Порефлексировав над этим ощущением, я, кажется, поняла, что не так. Если задуматься, становится очевидно, что нет ни одной причины, почему этот фильм должен существовать. Это гомункул, выращенный в западной биолаборатории в пробирке.

Сложно представить себе сценаристов, которые напишут такую историю по зову сердца или от искреннего интереса к теме. Но легко представить себе профессиональных сценаристов, которые садятся и выстраивают убойный сторителлинг по заказу большой корпорации. В принципе, в этом явлении как таковом нет большой проблемы; в конце концов, есть море коммерческих кинопроектов, спиноффов, сиквелов, приквелов, фильмов, снятых по комиксам и видеоиграм, которые интересно и незашкварно смотреть, несмотря на то, что они созданы ради коммерческой выгоды. Проблема «Барби» в другом.

Проблема этого фильма в том, что он пытается казаться тем, чем он не является — феминистским гимном и арт-хаусным высказыванием. Его авторы ловко обходят острые углы, прикрываясь самоиронией, а самую главную проблему — несовременность куклы Барби и ее неадекватность ценностям изменившегося мира — переворачивают с ног на голову и делают движущей силой всего нарратива. Так Барби, оставаясь все такой же белой, стройной, богатой, привилегированной и пустой, якобы становится воплощением феминистских идей.

Здесь кажется важным отметить, что, конечно же, снять в 2023-м году фильм про Барби, не сказав ни слова про феминизм, было бы невозможно; как минимум, это было бы глупо и недальновидно. Но обратиться к несовременности Барби можно было бы другими способами — например, через постмодернистский оммаж этим обвинениям, мол, да-да, Барби белая, стройная, привилегированная и богатая, знаем-знаем, но мы сейчас не об этом.

Попытка сделать из Барби феминистскую икону навевает мысли об упражнениях по отмыванию репутации — таким полумошенническим пиар-схемам, к которым прибегают диктаторы, мрачные олигархи, коррумпированные чиновники и крупные корпорации, работающие в безнадежных с моральной точки зрения секторах экономики. Когда репутация испорчена настолько, что сделать с этим уже совсем ничего нельзя, остается разве что попробовать забить выдачу гугла рассказами о благотворительности и чудотворных деяниях… или легендами о розовом «троянском коне» и феминистском месседже, который он якобы несет.

Вот только если присмотреться к этому троянскому коню, то станет ясно, что проблема никуда не делась — Барби как была белая, стройная, богатая, привилегированная и пустая, так ей и осталась. И месседж она по-прежнему несет тот самый, за который ее было принято критиковать.

Прочитала об очень интересном и вдохновляющем эксперименте, который провели в Канаде в нулевых. Полиция города Ричмонд рядом с Ванкувером решила не только выписывать людям штрафы за нарушения, но и награждать их за хорошее и желаемое поведение.

Все началось с того, что полицейский Уорд Клэпем обратил внимание на то, как к нему и его форме относятся окружающие. На улице при виде полицейского дети разбегались в стороны, а от местных школьников Клэпем как-то услышал, что “полицейские — это охотники”, которые “сидят в засаде, а потом выскакивают и нападают на людей”, “сажают маму и папу в тюрьму”. Было очевидно, что дети не доверяют полиции и боятся полицейских, потому что появление полицейского на улице чаще всего означало появление проблем.

Тогда Клэпем задался вопросом, как он может изменить ситуацию и построить позитивные отношения с местной молодежью. У него родилась идея добавить к полицейскому кнуту “полицейский пряник” — не только наказывать тех, кто совершает проступки, но и поощрять “хороших граждан”, которые не нарушают закон и делают хорошие дела.

Тем, кто переходил улицу по пешеходному переходу, не забывал велосипедный шлем, поднимал мусор, катался на скейтборде на специально оборудованных площадках и приходил в школу без опозданий, выдавали “positive ticket” — “хороший талон”, по сути отметку о хорошем поведении. Этот талон можно было обменять на еду, билеты в кино и другие развлечения (их спонсировал местный бизнес, со временем подключившийся к инициативе). К слову, люди далеко не всегда меняли “хорошие талоны” на билеты в кино — иногда сам факт получения похвалы за хорошее поведение был важнее возможности получить какую-либо награду.

Так или иначе, у людей появилась возможность получать реальные бонусы за хорошие дела. А полиция, в свою очередь, выиграла сразу в нескольких вещах: во-первых, наладились отношения с местным сообществом; во-вторых, появился способ сделать так, чтобы молодые люди больше не слонялись без толку по улицам (время от времени предаваясь мелкому криминалу), а вместо этого ходили в кино и занимались другими социально одобряемыми делами.

В течение десяти лет полиция Ричмонда выписывала местным жителям в среднем по 40 тысяч “хороших талонов” в год — в три* раза больше чем штрафов (*примечание в комментариях к посту).

За десять лет такого подхода уровень повторных преступлений в Ричмонде упал с 65% до 8%, уменьшилось количество смертей на дорогах и вдвое сократилась преступность среди молодежи. Это было не только эффективно, но и чрезвычайно дешево — по некоторым оценкам, чтобы добиться таких результатов с помощью традиционных методов, местным властям пришлось бы потратить в десять раз больше средств. Вслед за Ричмондом такие эксперименты стали проводить и в других городах — причем не только в Канаде, но и в других странах.

Продолжение

Эту историю любят приводить в качестве примера того, что позитивное подкрепление часто бывает гораздо более эффективным и выгодным, чем негативное — мол, поощряйте хорошее поведение, чтобы получать больше хорошего поведения. В целом такого принципа придерживаются хорошие менеджеры, которые делают выбор в пользу лидерства без токса (и если вы когда-либо работали с таким руководителем, вы знаете, насколько исцеляющим, терапевтичным и дающим веру в свои силы может быть такой опыт).

Но меня как дизайнера эта история вдохновляет еще и как любопытный пример дизайна общественных отношений. По большому счету, проблема, с которой столкнулся полицейский Уорд Клэпем, — это типичная задача для дизайнера.

Вот есть, казалось бы, нерешаемая проблема — “люди боятся полицейских”. Как это можно изменить? Как устроить общественные отношения так, чтобы люди начали доверять полиции? Как решить проблему недоверия полиции так, чтобы заодно снизить преступность? Как вообще должны быть устроены общественные отношения в городе? Как в этом может помочь бизнес и частные инициативы? Решая такую проблему, можно вбухать бешеные тысячи в рекламу службы в полиции, а можно — выписать подростку в велосипедном шлеме “хороший талон” и билет в кино за хорошее поведение.

Впрочем, при ближайшем рассмотрении сложно не заметить и недостатки решения, предложенного Уордом Клэпемом. Если отбросить фасад “креативного решения” и приманку в виде билетов в кино, станет понятно, что Клэпем вообще-то придумал систему двойного полицейского надзора, в которой полицейские получают право постоянно вмешиваться в общественные отношения и частную жизнь людей. И если при обычной системе люди могут худо-бедно избежать контакта с полицейскими (и государством в их лице) просто будучи хорошими гражданами, то в системе Клэпема опции избежать столкновения с государством просто нет: его всевидящее око постоянно присутствует в жизни граждан, пристально следит за ними, оценивает, кого наградить, а кого наказать, и регулярно заявляет о своем присутствии. Деться от него некуда.

Наконец, любопытно, что Клэпем попытался решить проблему, проигнорировав ее первопричину. Весь если задуматься, люди боятся полицейских не потому, что их появление на улице является предвестником проблем, а потому, что полицейские наделены особой властью ограничивать свободу граждан и регулировать их поведение. То есть страх перед полицейскими возникает из-за неравных позиций и дисбаланса сил в этих отношениях. С этой точки зрения, Клэпем, добавивший полицейским лишних полномочий, не решил проблему, а сделал ее только хуже.