А вот коллеги и бывшие члены жюри премии АБ (Конаков, Куртов, Сафонов, Муждаба) запустили новую литературную премию — имени Леона Богданова.

Премия присуждается ежегодно за лучшее художественное высказывание на темы, созвучные творчеству Леона Богданова: погода, чай, вулканы и землетрясения, книги, люди, последние известия...

Премия учреждена с тремя целями: 1) продлить импульс ленинградской неподцензурной литературы (одним из важнейших представителей которой был Леон Богданов), 2) привлечь внимание общественности к темам, близким Леону Богданову (таким как погода или вулканы), 3) освободить литературу от литераторов (или, что то же, расширить литературу до нелитераторов).

Ждем первого лауреата 25 декабря.

Джорджо Капрони
Помню

Помню старинную церковь,
пустынную,
в час, когда воздух оранжевеет
и каждый голос дробится
под сводом неба.
Ты устала,
и мы устроились на ступеньках,
как двое нищих.
А кровь бурлила
от удивления: на наших глазах
каждая птица превращалась в звезду
в глубине неба.

(Перевод Евгения Солоновича)

«Химера» Аличе Рорвахер в моем рейтинге лучших фильмов года, кажется, подвинет с пьедестала «Бедных-несчастных». Великое кино, даже лучше «Счастливого Лазаря». (А я снова занимаюсь не своим делом для блюпринта.)

​​В конце минувшего года носорожья коллекция интервью с независимыми издателями пополнилась двумя образцами: бескомпромиссно-неистовый Михаил Бордуновский («Флаги», Soya Press) и стоически-рациональная Саша Шадрина (No Kidding Press). Choose your fighter, как говорится, и большое спасибо коллегам.

Руслан Комадей, автор и ведущий нашего носорожьего подкаста, уговорил-таки меня ответить на облачные вопросы; спасибо ему и звукорежиссёру Яну Выговскому за это. Говорение, бывает, дается мне с трудом, поэтому перехожу на полушепот. Тут шепчу о методах и планах «Носорога», об «Амальгаме», Венеции и, конечно, тревоге.

А также угадайте поэта (подсказка — итальянского) по биографии.

– Посмотри, на ее платье вышиты вульвы.
– Что? Ульвен?

(Когда ждешь из типографии «Расщепление» Ульвена.)

Упомянутый выше поэт, несчастный скиталец и абсолютная величина уже после смерти, конечно, Дино Кампана, которого на русский практически не переводили (несколько стихотворений от мэтра Солоновича в советской антологии). Благодаря Петру Епифанову в 2019 году единственная книга Кампаны «Орфические песни» появилась на русском. Погружена сейчас по некоторым причинам в поэзию Кампаны, погрузитесь и вы.

ОТ ОКОННОЙ РАМЫ

Стемнело. Над рекой пелена тумана.
Летняя ночь от оконной рамы
Бросила отблеск во мрак, на сердце оставив горящий знак.
Но кто там (над рекой на террасе затеплился огонек), но кто там
перед Матушкой Божьей лампаду зажег? А здесь у меня
В комнате, где пахнет гнильем, — а здесь у меня
В комнате тлеет кровавая рана.
Звезд перламутровые пуговки застегнув, платье из бархата ночь надевает;
И мерцает пустая, лукавая ночь: ночь — она ведь лукава, пуста, и мерцает;
а здесь у меня
На сердце ночном у меня
Рана кровавая не угасает.

(Перевод Петра Епифанова)

°°°
На фоне самых светлых пейзажей
Поступь воспоминаний
Ваша поступь пантеры
На фоне самых светлых пейзажей
Бархатная поступь
И взгляд поруганной девы
Ваша поступь безмолвней воспоминаний
Вы подходите к парапету
И над журчаньем воды
Ваши глаза — нестерпимым свеченьем.

(Перевод Евгения Солоновича)

ПОСЫЛАЮ

Грива воды серебрится
Любовь — безоглядная
Лошадка любви белая
Челочка твоя золотая
Любовь моя безоглядная.

(Перевод Петра Епифанова)

°°°
Мгновение
И отцвели розы
Лепестки облетели
Отчего мне все время мерещились розы
Мы искали их вместе
Мы отыскали розы
Это были мои розы это были ее розы
Свое путешествие мы называли любовью
Из нашей крови из наших слез мы делали розы
Недолго сверкавшие на утреннем солнце
Мы их погубили на солнце среди колючих кустов
Розы которые не были нашими
Мои розы ее розы

P. S. Вот и все и забыты розы.

(Перевод Евгения Солоновича)

Детские карнавальные костюмы made by Леонора Каррингтон 🖤

Лев Семёнович Рубинштейн. Из цикла «Появление героя».

Новая Москва гомогенна, в ней нет места городским ду́хам и добрым джиннам, хранителям памяти и поэзии мелочей. Все это — ипостаси Льва Семёновича Рубинштейна, с которым я познакомилась, как и подобает знакомиться с волшебным существом, в зимнем лесу, в Ясной Поляне. А потом в Москве встречала везде — на вернисажах, литературных вечерах, митингах и в барах после них. Его непостижимая вездесущность, кажется, была помянута всеми вспоминающими в эти дни, это почти магическое свойство, максимальное включение в ткань жизни и ее последующая поэтическая переработка. Суровая Москва лишилась своего светлого гения и хранителя.

Джон Эшбери
Мой эротический двойник

Говорит, что сегодня не чувствует настроенья работать.
Может, и к лучшему. Здесь, в тенёчке
За домом, укрывшись от уличных шумов,
Можно поперебирать всякие старые чувства,
Что-то выкинуть, что-то оставить.
Игра слов
Между нами совсем накаляется, когда схлынет
Столпотворение чувств, от которого всё вверх ногами.
Хочешь ещё раз? Нет, но всё, что ты напоследок
Всегда умеешь сказать, очаровывает — и спасает меня
Ещё до того, как это сделает ночь. Мы плывём
На собственных снах точно на барже из льда,
Сквозящей вопросами и прожилками звёздного света,
От которого нам не уснуть, — остаётся думать о снах
В тот момент, когда они происходят. Случай, что ли. Это ты точно сказал.

Это я точно сказал, но я могу это скрыть. Но не стану.
Спасибо. Ты очень приятный человек.
Спасибо. Ты тоже.

(Перевод для Станислава Снытко)

​​В одном из драгоценнейших городов, недалеко от изгиба канала Грибоедова, где я имела счастье жить, на острове Новая Голландия (куда же я без островов?) 24 января пройдет первая презентация моей «Амальгамы». Спасибо дорогим коллегам – Маше Нестеренко и Игорю Булатовскому за то, что поддержат на мероприятии. Обсудим книгу, процессы в независимых издательствах, поделимся планами, послушаем, как звучат слова.

Несмотря на всю трагичность (в конце 1950-х началась т.наз. «антибриковская кампания», из-за которой и появилась эта ретушь), меня завораживают эти два снимка. Одним из жанров викторианской фотографии был жанр «скрытая мать» («The Hidden Mother»). Его суть заключалась в том, чтобы сделать портрет ребенка, чаще младенца, которого на руках держит мать, спрятанная за драпировкой или предметом. А здесь можно было бы написать целое эссе о возлюбленной, поглощенной деревом. Или, может быть, она, как Кипарис превратилась в дерево. В общем, Ролану Барту понравилось бы.

Современную прозу, да еще и короткую, я читаю редко, без угрызений совести бросаю, если не нравится.

Но «Амальгаму» Кати Морозовой, я не то что не бросила, она меня не отпустила. Я читала и немного сопротивлялась: еще страницу и отложу, дела, но никак не получалось, пока я не перелистнула последнюю страницу. Упругая модернистская проза, описывающая состояния города, природы, сотни оттенков воды, тела, женского тела. Катина Венеция чем-то похожа на Санкт-Петербург (он и появляется в книге), такая же призрачная и чуть жутковатая. Что мне больше всего дорого в этой книге, что взгляд автора видит красоту повсюду, но это не открыточная красота, не румяные щеки и взбитые кудри, это та красота, в которую долго надо всматриваться. Она есть во всем, но ленивому взгляду не заметна. И это любование жизнью, достигает своего пика в «Венецианках» (кводлибет):

Козима кусает липкую сливу из рук отца, что придумал ей это имя на радость одного святого. Гроза нависает над полунагой женщиной с ребенком, отвернувшейся от взгляда мужчины. Необходимым условием считают темнеющее небо. Леда размышляет, сколько раз она успеет выглянуть в окно до того, как домой вернутся кузены, чтобы приняться за свое.

Мне страшно нравится, что в «Амальгаме» как бы нет иерархии: жизнь ровна искусству, а искусство жизни, потому что прекрасное повсюду. Нравится сочувственный Катин взгляд, который в античной героине видит живую женщину, страдающую от невыносимых мук

Бедняжка Лето мучилась схватками девять дней, пока Гера не пускала к ней Илифию. Девять дней — двести шестнадцать часов огня, пожирающего вну тренности. В огне создается жизнь, учила Деметра. У нас снова идет дождь.

Ну, а о том, как «Амальгама» встраивается в итальянский текст русской литературы стоит написать кому-нибудь отдельную большую статью. Приходите сегодня